Обретя крылья. Повесть о Павле Точисском

— Да, иметь смелость порвать с прошлым не каждому дано, — заметил Точисский. — Чтобы отречься от прежних идей, я имею в виду народнических, и принять марксизм, надо было свято поверить в силу марксизма. — Он улыбнулся. — В этом заслуга Маркса, сделавшего из Плеханова-народника Плеханова-марксиста. Точисский снял очки, протер стекла:

— Но, друзья мои, давайте о главном: не пора ли нам устроить собрание?

— Лекторов?

— И членов центрального кружка, рабочих непременно.

— Можно собраться у нас, квартира позволяет.

— Нет, мы соберемся в лесу. Во-первых, безопасней, во-вторых, подышим чистым воздухом. Не так часто нам это выпадает.

ГЛАВА 4

Осень набирала силу. В омытом дождями воздухе зеленели сосны. Набегавшие ветры срывали пожелтевшие листья берез и опускали на землю, запорашивая траву и грибы, обильно уродившиеся в тот год.

В деревнях начали основательно протапливать избы. Мужики вспахивали последний клин под озимые.

В день, когда наметили провести учредительное собрание, погода выдалась теплая и ясная. Солнце едва выглянуло, как к опушке леса у дороги, неподалеку от деревни, один за другим подкатили извозчики. Приехали Точисский с Лазаревым и Климановым. Тимофеев задерживался, а у Васильева заболела мать, и Нил отправился к ней, но обещал вернуться к этому дню. Павел его ждал.

Показалась пролетка с Генрихом Брейтфусом, с ним Шалаевский, при нем неразлучная гитара. Не успели извозчики отъехать, как появились бестужевки. Весело, шумно выгрузили на зеленую, еще не тронутую осенью поляну корзины со снедыо. Но располагаться никто не хотел, предложили побродить по лесу. Однако Павел отказался: ему хотелось побыть одному. Почему-то вспомнилось, как когда-то ходили они с Лебеденко на охоту. Точисский теперь испытывал к нему благодарность: умный, добрый Лебеденко… Его сомнения в народничестве, мысли о сознательности рабочего, разве не заставляли они задуматься Павла?

У сломленной ветром березы Точисский остановился. Где-то перекликались товарищи, слышался смех. Какой звонкий смех у Лизы Даниловой… Скорее бы приехал Васильев… Как пройдет первое собрание? Он, Точисский, очень надеялся, что сегодня их общество оформится организационно. Речь должна пойти о более четком устройстве. Наступит время, и они выработают свою программу. «Северный союз русских рабочих» Степана Халтурина имел ее… Однако программа пока на будущее, в ближайшем предстоит расширить сеть кружков, улучшить работу пропагандистов, установить связи с печатниками, наладить выпуск социал-демократических прокламаций…

Павел вышел на поляну и увидел Шалаевского. Иван стоял задумавшись. Под ногой Павла хрустнула ветка, тот обернулся и сделал широкий жест, как бы обнимая рукой окрестности.

— Даль-то какая, а? Леса и леса, дымка синяя…

— Да вы поэт, Иван, — с теплом в голосе сказал Точисский. Шалаевского все любили. Скромный до застенчивости, он разбирался в физике и математике, в истории и литературе, обожал музыку. — Взгляните туда: Санкт-Петербург фабричными трубами ощетинился. Это не просто другая сторона света, другой пейзаж, это другая сторона жизни, которая не дает спокойно любоваться природой. — И перевел разговор: — Намерены снова пытаться поступить в путейный?

— Нет, раздумал. У меня одна мать, и ей трудно содержать меня.

— Почему бы вам не поступить в ремесленное училище? Станете рабочим человеком, и, если избрали путь революционера, это поможет сблизиться с фабрично-заводской массой… А вот и наши собираются. Смотрите, какую корзину грибов волочет Климанов. Зимой будем с солеными грибами.

— Милости просим, — широко улыбнулся Егор. — Гостям всегда рады. Адрес прежний…

Генрих Брейтфус притащил хворост, разжег костер. Шалаевский взял гитару, тронул струны. Играл и пел он хорошо. Голос несильный, но приятный.

Ах вы, сени, мои сени…

— Не эту! — категорично потребовала Люба Аркадакская.

Иван тряхнул волосами:

Много песен слыхал я в родной стороне,

Про радость и горе в них пели;

Из всех песен одна в память врезалась мне,

Это песня рабочей артели…

Павел, а за ним другие подхватили:

Ой, дубинушка, ухнем!

Ой, зеленая, сама пойдет, сама пойдет,

Подернем! Подернем! ухнем!

— Браво! — захлопала Аркадакская, когда песня кончилась. — Ваня, вы молодец!

Шалаевский смутился, а Климанов пожал ему руку.

Тут на поляне появился Нил Васильев, уставший, но оживленный, рад, что наконец добрался до своих.

— Теперь, друзья, настал час, ради которого мы собрались, — сказал Павел. — Но прежде накроем стол, ведь у нас пикник, не правда ли?

Засуетились, разбирая корзины. Разбросали по траве скатерть, выложили еду: колбасу, яйца вкрутую, ломти нарезанного сала, бутылки с молоком, с пивом.