Обретя крылья. Повесть о Павле Точисском

— Рабочий день не более десяти часов… Построить новые бараки, чтобы жили по-человечески, не скопом. Не допускать произвола мастеров…

Из толпы выкрикнули:

— Горой стоять будем!

— Не уступим!

Кондрат спрыгнул на землю, смешался с народом. Тут раздались голоса:

— Управляющий, управляющий!

Он шел от конторы в окружении администрации. Приблизился вплотную к людям. Лицо невозмутимое, спокойное. Спросил голосом тихим, но властным:

— Почему прекратили работу? И толпа взорвалась:

— Людей убиваете!

— Жилы из нас тянут!

— Голодом морите!

— Не бараки, бочки с тухлой селедкой! Управляющий будто не слышит, смотрит поверх толпы,

Когда выкричались, сказал:

— Выделите представителей, всех одновременно слышать не хочу.

Кто-то присвистнул:

— Не валяй ваньку, так и жди, выделим! Ты их гамузом в полицию и на каторгу!

— Передайте ему наши условия!

И из рук в руки пошел небольшой лист бумаги. Инженер из администрации подскочил, взял требования,

— Пускай их управляющий прочитает!

— Ознакомлюсь в конторе. Немедленно по цехам!

— Нет уж, к работе встанем, когда наши требования исполнят…

А перед наглухо закрытыми воротами сгрудились женщины, дети. Кричат, плачут, норовят на завод прорваться к мужьям. Полицейские стали стеной, оттесняют.

— Ра-азойдись, крапивное семя! Мужиков ваших, бунтовщиков, в Сибирь упекут!

— Солдат пришлют, всыплют, будут знать кузькину мать.

Мария торопилась. Время за полдень перевалило. Снуют по улицам Петербурга городовые, их гораздо больше, чем обычно. И чем дальше от центра, тем они чаще. Район механического малолюден, лишь сереют шинели полицейских. Десятка полтора их топчется у железных ворот, сторожат стачечников, запершихся на заводском дворе. Подъехали казаки, от полицейских держатся особняком.

Марии необходимо встретиться с Головым; она должна передать — наши отправились по другим заводам за поддержкой…

Городовой в круглой каракулевой шапке и шинели, опоясанной ремнями, придерживая рукой саблю, окликнул Марию:

— Барышня, дальше ходить не дозволяется.

Шея у городового закутана башлыком, и говорил он простуженно.

Точисская сделала удивленно-испуганное лицо: ведь она идет к родственникам и живут они совсем недалеко, вон там, в ближнем переулке.

Городовой строго кашлянул;

— Фабричные бастуют, стрелять могут, барышня. А пуля, она того-с, не разбирается, где хам, а где благородный.

— Позвольте, я бегом…

Городовой пригладил прокопченные табаком усы, посмотрел по сторонам, не увидело бы начальство.

— Ну-с, коли бегом…

Точисская свернула в переулок. Навстречу ехал казачий разъезд. Кони разбрасывали снег, звенели удилами, косили глазом. Казаки веселые. Молодой, сытый казачок едва не задел Марию стременем. Она прижалась к забору. Казаки проехали, дружно гогоча.

— Не робей, деваха, без соли съедим.

Вот и домик Головых. У калитки Точисскую уже дожидалась встревоженная жена Кондрата:

— Говаривают, солдат нашлют. Вот кашу заварили-то. И как расхлебывать будем?

На пороге Мария увидела самого Голова. Тот торопливо спросил:

— С какими известиями?

— Наши за поддержкой отправились, велели тебе держаться, — выпалила Мария одним духом.

Лицо рабочего посветлело:

— То-то обрадую комитетчиков.

— Как на завод проберетесь?

— Дело нехитрое.

Жена Кондрата улыбнулась:

— Не беспокойтесь, ему тут с детства все переулки-закоулки известны…

В департаменте полиции, на Фонтанке, в четырехэтажном доме с тревогой ждали следующего дня. Агенты доносили о возможных стачках на других заводах. Товарищ министра внутренних дел, директор департамента полиции Дурново доложил министру внутренних дел графу Толстому. Градоначальник столицы генерал-лейтенант Грессер затребовал войска.

«Деловой» Петербург негодовал. Однако было решено рекомендовать администрации механического удовлетворить требования рабочих. Достаточно одной морозовской стачки. И так много шума…

В портерной, что на Морской, в подвале двухэтажного дома, дымно от махорки и чадно. Мечется кудрявый, длинноносый половой, через руку полотенце переброшено, в другой поднос, уставленный пивными бутылками и кружками. У буфетной стойки хозяин, ражий детина в картузе и поддевке, стрижет по залу взглядом.

Шелгунов зашел в портерную, снял шапку, пригладил пятерней волосы и, усевшись за столом, заказал бутылку пива и мяса, жаренного с луком. Достав часы, щелкнул крышкой. До прихода Точисского оставалось десять минут…

О предстоящей забастовке на механическом Павел сообщил Шелгунову той же ночью. Проводив Голова, Точисский на лихаче добрался до Невской заставы и, отпустив извозчика, на случай, если тот связан с полицией, пешком добрался к Шелгунову.

Успех на механическом окрылил членов «Товарищества». Теперь рабочие Питера говорили не таясь: «Мы тоже кое-что можем».

Открылась дверь и в портерную зашел Точисский. Задержался у порога, отыскивая взглядом Шелгунова. Василий махнул рукой. Павел не торопясь двинулся между столиками. Возле Шелгунова остановился, пожал руку:

— Давно здесь?

— Нет. Выпей пива, поешь мяса.

Точисский подсел к столику, ел с аппетитом, С самого утра во рту ни маковой росинки. Отодвинул тарелку, отер губы: