— Гм! Однако допрос снимем, может, чего и расскажет. Фамилию кума хоть помнишь?
— Как же, ваше скародие? — обиделся Егор Зиновеич. — Вместе мастерству плотницкому обучались.
— Вот мы с ним и побеседуем.
Едва за агентом закрылась дверь, ротмистр задумался и сказал сам себе вслух:
— Тэк-с, голубчики, — ротмистр снова забарабанил по столу, — уж не с вашей ли помощью на механическом…
Прокламации распространяли все члены «Товарищества санкт-петербургских мастеровых» на заводе Берда и на Александровском, на Обуховском, у путиловцев, среди рабочих Нового адмиралтейства и на Патронном, на «Арсенале» и на Новой бумагопрядильне. Шли с прокламациями к своим товарищам рабочие кружков самообразования, передавали из рук в руки, читали неграмотным.
Фабрично-заводской Петербург готовился по-революционному отметить десятилетие со дня смерти Николая Алексеевича Некрасова. Чествовали русского поэта-демократа, борца с самодержавием, певца будущей, свободной России.
В Петербург пришла весна. Еще не пробилась первая зелень, и чернели голые кусты и деревья, а на Марсовом поле но утрам уже играл военный оркестр. Сияли медные трубы, звенели литавры, выстраивались войска, далеко раздавались команды, и в церемониальном марше шли полки. А по краям Марсова поля толпилась праздная публика, останавливались фаэтоны, кареты.
В сопровождении пышной свиты приезжал на учения «божьей милостью государь император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая и прочая», чья власть казалась для большинства его подданных вечной, незыблемой. Барабаны выбивали «встречу», склонялись знамена, солдаты и толпа горланили «ура», но бородатое лицо царя непроницаемо, взгляд угрюмый.
Ротмистр Терещенко в эти дни появлялся на службе спозаранку. В жандармском управлении царила нервозная обстановка. Близился день панихиды по покойному Александру Второму, убиенному злоумышленниками, и все силы жандармерии и полиции были брошены на охрану Александра Третьего.
О террористах агенты ничего конкретного не доносили, однако поговаривали об активности студентов, появлении у Аничкова дворца одних и тех же лиц. Арестовать, но какие улики? Хотя, если бы надзор за подозрительными поручили не ротмистру Лютову, а ему, Терещенко, он рискнул бы. И начал бы с ареста и допроса с пристрастием студента Пахома Андреюшкина. Слишком подозрительным отдавало письмо, написанное им собственноручно и перехваченное полицией. Писал Андреюшкин товарищам об ожидающихся в столице необычайных событиях и что, дескать, есть люди, готовые в ближайшем будущем надеть терновый венец.
«Надо бы этого Пахома брать», — думает ротмистр.
В первый день весны, часам к восьми, в подъезде жандармского управления Терещенко столкнулся с ротмистром Лютовым. Крупный, мясистый, он выглядел усталым и растерянным.
— Нюхом чую, — сказал он Терещенко, — замышляется чего-то, а брать не смею. Сам шеф не велит.
Терещенко, сочувственно пожимая ротмистру руку, сказал:
— Не в моем ведении, но хочу дать вам добрый совет. «Лучше недосолить, чем пересолить» — это хорошо в кулинарии, но в политике!.. Короче, хватайте всех подозрительных. Коли безвинен, извинитесь. От шефа нагоняй. Ну, а ежели?.. — И Терещенко сделал многозначительное лицо.
Лютов перекрестился:
— Спаси бог. Нынче сам отправлюсь туда и, коли чего, решусь…
К моменту выезда царской семьи на богослужение ротмистр Терещенко был у Аничкова дворца и лично наблюдал, как ражие городовые и агенты охранки ловко выхватывали из толпы ротозеев подозрительных и, выворачивая им руки, усаживали в пролетки, увозили в жандармское управление.
Ротмистр Терещенко посмотрел на часы: пятнадцать минут двенадцатого.
1 марта 1887 года…
В тот же день Санкт-Петербург облетело известие: готовилось покушение на Александра Третьего. Называли имена бомбистов: Ульянов, Генералов, Осипанов, Шевырев, Андреюшкин…
Говорили, что царь спасся только чудом.
Два месяца шло дознание и суд. Рассказывали с восхищением о мужестве революционеров-народовольцев, достойно встретивших приговор. Их казнили на рассвете 8 мая 1887 года во дворце Шлиссельбургской крепости.
Тяжело переживали Точисский и его товарищи смерть героев-народовольцев.
— Какое огромное мужество надо иметь, чтобы пройти через все это! — сказал Павел сестре.
В Санкт-Петербурге ожидали беспорядков. Весь сыскной аппарат столицы работал день и ночь,
Послужной список Петра Николаевича Дурново был блестящим. Окончив военно-юридическую академию, восемь лет прослужил в ведомстве министерства юстиции, а с восемьдесят первого, перейдя в министерство внутренних дел, быстро пошел в гору. Когда его однокашники еще протирали штаны рядовыми чиновниками, Дурново уже хаживал в директорах департамента полиции,