Обретя крылья. Повесть о Павле Точисском

Раздались голоса, шум шагов, стук. Из соседних камер заключенных вывели на прогулку. Разве он, Точисский, лишен этого права?

Павел стукнул в дверь. В окошко заглянул надзиратель, видно лицо от бровей до подбородка,

— Я требую прогулки!

— Не велено! — И с силой захлопнул дверцу. Надежда увидеться с Лазаревым исчезла.

И снова топот ног в коридоре, крики надзирателей. Разводили по камерам.

День тянулся томительно. Надо потребовать у следователя разрешения на прогулки и чтение книг. Интересно, позволят ли ему свидания? Кто придет? Если Мария на свободе, она навестит. Остальным нельзя, могут оказаться под подозрением…

Принесли обед, миску пустых щей и ложку каши, приправленную прогорклым маслом, и такой же, как утром, ломоть черствого хлеба.

К вечеру появился новый надзиратель. Он редко заглядывал к Павлу, не делал ему замечаний.

Прошел первый день в тюрьме.

Неделю Точисский оставался без прогулок и его никуда не вызывали.

— К следователю!

Длинной железной галереей Точисского вели вдоль закрытых камер. Им не было конца. Высокие решетчатые перила в рост человека ограждали галерею, а там, внизу, тоже камеры.

Надзиратель подвел Павла к конторе. Здесь рядом еще дверь. Стражник постучал и, получив разрешение, впустил Точисского в кабинет. Яркий свет ударил через чистые оконные стекла. Павел осмотрелся. За письменным столом едва виднелись плечи и круглая плешивая голова следователя. Он смотрел на Точисского усталыми глазами и молчал.

Не дожидаясь приглашения, Павел подвинул стул. Следователь встрепенулся, раскрыл папку:

— Как самочувствие, господин Точисский?

— Справляться о здоровье, господин следователь, когда в камере лютый холод и стены мокрые, как в погребе, — издевательство.

— Тюрьма есть тюрьма, — ответил тот философски.

— Почему меня лишили прогулок и книг? Я буду жаловаться на администрацию тюрьмы.

Следователю скучно, он зевнул, прикрыл рот ладошкой:

— Прогулки мы вам дадим, а книги, извините за строгость.

— Уж куда строже,

— Я рад, вы меня поняли. Смею напомнить, чистосердечное признание облегчит вашу участь. К вам, господин Точисский, несколько вопросов, извольте ответить.

— Насколько возможно.

— Гм! Скажите, чьи недозволенные цензурой книги обнаружены у вас в квартире? Ваш товарищ, Лазарев, утверждает, что его.

— Господин следователь, Лазарев так ответить не мог. Вы имеете в виду книги Маркса и Плеханова, не так-ли? Данная литература принадлежит мне.

— Так и запишем, недозволенные книги — собственность господ Точисского и Лазарева, поскольку каждый в отдельности признался в этом. На каких фабриках и заводах вы занимались противоправительственной пропагандой?

— У вас имеются такие данные? Прошу предъявить. Точисский понял: следователь не располагает точными сведениями.

— Прошу задавать мне вопросы по существу, господин следователь.

Тот нахмурился.

— Когда потребуется, предъявим. Назовем и сообщников. Кстати, кто пользовался вашими книгами? Судя по грязным страницам, их листали пальцы рабочих.

Павел усмехнулся.

— Я и мой товарищ Лазарев хотя и дворянского происхождения, но кормимся своим трудом, руки у нас, как видите, — Павел даже вытянул перед ним ладони, — рабочие… Книги наши, и мы их листали.

— Прискорбно, господин Точисский, своими поступками порочить дворянское происхождение. Я ведь тоже дворянин и считаю за честь верой и правдой служить престолу. Таким вижу долг перед отечеством.

— Каждый человек имеет собственное понятие о чести, долге и отечестве.

— Гм! О вашем представлении я догадываюсь,

— Вы человек умный, господин следователь.

— Весьма польщен. Мне кажется, наша первая беседа затянулась. С вашего позволения, мы ее продолжим в следующий раз.

— Разрешаются ли свидания?

— С моего согласия. Но пока никто этого не домогался. Хотя позвольте, обращались барышни, ваша сестра и невеста.

Павел растерялся на мгновение, но тут же нашелся:

— Положение, в коем я нахожусь, заставляет меня отказываться от свидания с невестой, господин следователь.

— Разумно, господин Точисский, для коллежского советника Данилова такой зять доставит много неприятностей.

— Я прошу свидания с сестрой.

— Касательно вашей сестры, если она обратится, я выдам разрешение.

Короткая первая прогулка.

Внутренний двор, высокие стены и охрана. Злобные стражники, где и набирают таких, поразительная ненависть к человеку. А может, стражники не считают заключенных людьми?

Арестованные дышат воздухом. Пусть ненастный день, тучи низко висят над тюрьмой и влажно, но заключенные глотают вольный воздух, глотают жадно, потому как в сутки на это отведено всего пятнадцать минут.

Стражники рыщут глазами, прислушиваются; слова не проронить, не то что переговариваться.

Павел взглядом поискал Лазарева, Дмитрия не было. Неужели не выпускают или содержат в другой тюрьме? Скорее всего, выводят на прогулку в разных партиях и увидеться им не придется.

«Ладно, стражничек, не своди с меня глаз, думать-то мне ты не помешаешь».