После 1917 года требоисправление было официально прекращено. Но сама практика исповеди была усвоена и закреплена в народном сознании как осознанная необходимость. В воспоминаниях, записанных от старых людей, сохраняются еще осколочные воспоминания о ней: «А вот бывал у нас была чужая нянька жила бабушка, она вместо своей бабушки, дак они приводили ей, што она уш лежала худая, дак приводили, тогда обязательно привозили попа, а я сидела на окошке, небольша така была, ноги на скамейке. У нас така рудна изба была, окна, дак на окно сядешь, а у ей тут он исповедал го… спрашиват у ей, она фсё токо говорит: “Грешна, батюшка, грешна”. И фсё» (зап. от Шпякиной А. С. 1922 г. р.). Отсутствие исповеди воспринимается многими как нарушение целостности обряда, влекущее за собой необходимость компенсации: «А надо поминать так: “Помини, Господи, душу усопшего раба Твоего, напои его, Господи, накорми райской пишчей, не лиши его, Господи, Царствия небесного Твоего, прости ему, Господи, все прегрешения егонные, и вольные, и невольные”. Надо особенно просить… вить больша половина умирает-то бес покаяния… Иная старушка не бывала на исповеди фсю жисть и вот так умираё, со фсема грехами, со фсем грузом грехов» (зап. от Горловой Е. Ф. 1923 г. р.). Считалось, что земля обладала свойством освобождать умирающего от грехов. По всей вероятности, это восходит к древнему религиозному обычаю – исповеди земле, особенно распространенному среди старообрядцев-беспоповцев, отрицавших все церковные таинства. Известно из материалов XIX века, что перед смертью земле кланялись, просили у нее прощения. Вот пример из воспоминаний одной женщины, ухаживавшей за своим парализованным отцом: «Я не соблюла, щитаю, што всево, што он просил, и вот он как бы мне мстил. Просил он покаяца перед смертью, просил принести земельки с заваленки, и вот туда, подвал у нас там, изнутри надо было взять с заваленки земли, принести и он на земельку все свои грехи расскажет, какие на душе. [А куда эту земельку потом?] Не знаю… ну, можно вот обратно положить» (зап. от Коробковой З. Г. 1932 г. р.). А другая, рассказывая о старушке, бывшей скрытнице, как та перед смертью «сходила с лесом простиласи», сама добавила: «Мать-сыра зимля, прости миня от фсех моих тяжких грихах. Каки у тибя есть грихи – зимельки-матушки выскажи фсе и зимля-мать простит. [Для чего нужно так прощаться?] А как жи, штобы тибя, ты простися, так в лишных грихах и простиси» (зап. от Черепановой Т. В. 1920 г. р.).
Соборование
В XIX веке это таинство совершалось над тяжелобольными. Священника в таком случае также как и для совершения таинства исповеди приглашали на дом. О том, какое значение этому таинству придавалось в XIX веке, можно узнать из воспоминаний современников: «К таинству елеосвящения крестьяне “относятся по-своему, не как к молитве об исцелении больного, а как к началу погребения и на этом основании соборованных называют “наполовину отпетыми”. К соборованию больного одевают уже в “умиральное платье”, а по совершении таинства больной в присутствии священника благословляет всех членов семьи, просит у всех прощения. Елеосвящение происходит так: “Больного моют, надевают всё чистое и лучшее и кладут на лавку. Зажигают свечи перед образами, болящему дают свечу. На стол ставят чашку с житом, втыкают в нее 7 лучинок, обернутых куделей или ватой, и 7 свечей. Собираются соседи, молятся, иногда и им дают по свече, а по окончании обряда все подходят к болящему поочередно и просят у него прощения. Болящий тут же иногда оглашает и духовное завещание, отдает что-то в церковь “на помин души”».
С этим таинством связано немало представлений. Следует отметить, что оно вообще совершалось реже, чем исповедь. По некоторым данным, соборовались только богатые крестьяне, поскольку оно стоило больших денег по тем временам, при этом соборованному больному священник старался прочитать отходную в момент смерти, и, когда тело везли в церковь для отпевания, его встречали колокольным звоном. Бывало и так, что соборовавшихся считали мертвецами и боялись их.
Вероятно, другая причина того, что к этому таинству прибегали гораздо реже, кроется в отношении к нему крестьян. Считалось, что принявший таинство или, как говорили, «особоровавшийся маслом», если он выздоровеет, должен вести полумонашескую жизнь: носить темную одежду, запрещают есть мясо, вступать в супружество и иметь отношения с противоположным полом, пить вино, веселиться, начинать некоторые важные дела – делать основку дома или двора, бросать первую горсть посева, быть сватом, участвовать в свадебном поезде и т. п. Именно поэтому, особенно молодых, соборовали лишь только в полной убежденности, что больной находится при смерти.
Существовала и самая крайняя позиция, по которой собороваться и не умереть считалось грехом, поэтому вместо таинства предпочитали обращаться к другим способам облегчения агонии: поили водой, над которой читали молитвы, травами.