Обручение с вольностью

Татьяна Фаддеевна по тракту не пошла, осталась ждать у заставы. Днем здесь обыватели располагались целыми семьями, но к вечеру женщин и детей стало поменее. Похолодало заметно к вечеру. На тракте лужи были присыпаны песком, а в стороне чернели неприсыпанные, и от них тянуло мозглявой сыростью. Татьяна Фаддеевна поправила платок у шеи, засунула в рукава озябшие руки и, ни о чем уже не в силах ду i мать от голода и усталости, тупо слушала ближние разговоры, всматриваясь в темную даль, которая даже слабым огоньком на ее взгляд не откликалась.

В Нижнетагильских заводах тоже готовились при­нять высокого путешественника. Тоже дома красили и мастеровым белые запоны выдавали. А механик Чере­панов на Малом Выйском руднике духовую машину по­ставил в четыре лошадиные силы — для откачки воды. Он уже давно про нее заговаривал, но Сигов с Платоновым все отмахивались — недосуг, мол. Теперь же все сделали, людей, денег дали — только ставь! Но госу­дарь, как вскоре сделалось известно, из Екатеринбурга решил прямиком в Пермь проследовать. И, едва это огласилось, Татьяна Фаддеевна, оставив отца за де­тишками присматривать, отправилась в губернию.

При таком случае кому как не ей было за Евлам­пия Максимовича порадеть. Кто еще за него, болезного, порадеет!

Внезапно общий вздох пробежал по толпе. Разго­воры стихли, явился шепот и крики: «Где? Где?» Татья­на Фаддеевна поднялась на носки, но в самую гущу не полезла. Она опасалась помять прошение, которое было свернуто трубочкой и покоилось за отворотом душегреи, на груди. Все вокруг зароптало, задвигалось — люди к тени. Кто-то ей на сапожок наступил, но она лишь ногу отдернула, сама толкнула кого-то и тоже стала спра­шивать:

— Где? Где?

И вдруг увидела в темной дали яркое пламя, колеб­лемое ветром. Сразу сделалась тишина, а пламя при­ближалось и было высоко, грозно, и она поняла, что это дорожный факел в руке фельдъегеря.

Народ грянул «ура», некоторые бросили вверх шап­ки, а пока ловили их, пламя совсем приблизилось, по-

веяло горячим конским потом, и через мгновение три открытые коляски с громом промелькнули между за­ставных обелисков. Все сидевшие в колясках имели фу­ражки и шинели на одинаковый образец, и потому раз­личить среди них государя было никак невозможно.

А еще через минуту факел фельдъегеря повис в воз­духе у расположенного неподалеку дома, в котором яс­но горели высокие окна. Дом этот принадлежал губерн­скому архитектору Свиязеву. Вспыхнула и улеглась у подъезда мгновенная суматоха. Коляски остановились, недовольно заржала какая-то лошадь, и тут же, заглу­шая ее ржание, ударил барабан, а затем слышно стало, как ответила на приветствие караульная рота.

Толпа, увлекая за собой Татьяну Фаддеевну, броси­лась туда. У подъезда стоял караул, теснились чинов­ники в мундирах. Они объясняли:

— Переоблачается государь! А квартира его вели­чества будет у берг-инспектора Булгакова в доме.

Позже стало известно, что государь, переодевшись, подарил Свиязеву бриллиантовый перстень, а жене его — такой же фермуар. Это были первые милости, явленные в провозвестье будущих.

Через полчаса при общих приветственных кликах государь показался на крыльце. Татьяну Фаддеевну от крыльца далеко оттеснили. Она даже очерка импера­торской фигуры разглядеть не могла, один венчавший треуголку белый плюмаж. Но и того ей было довольно. В точности такой плюмаж украшал треуголку государя на висевшей у Евлампия Максимовича литографии. И она, не видя, сразу угадала под плюмажем треуголку, а под ней лицо, окаймленное рыжеватыми баками, и грудь с двумя звездами, и живот, и ноги в белых лоси­нах, и лаковые сапоги, из которых один стоял на зем­ле, а другой попирал высоким каблуком пушечный ла­фет. От этого на душе у нее сделалось покойно, как при встрече со старым знакомцем.

Между тем длинная вереница колясок и верховых потянулась по Сибирской улице вниз, к Каме. Толпа повалила вслед. Разнесся слух, что государь направля­ется в летний Преображенский собор, где будет слу­жить сам преосвященный Дионисий, епископ Пермский и Верхотурский.

Татьяна Фаддеевна, смущенная множеством народа, подумала, что сегодня ей прошение никак подать не

удастся. Нужно было подождать до завтра. Дождичек опять начал накрапывать. И, поразмыслив, она к собору не пошла — все равно не протолкаться туда, а пошла к свояченице, у которой остановилась в Перми и ко­торая, озябнув, еще два часа назад домой воротилась.

Прокатилась, чеканя шаг, мимо Татьяны Фаддеевны караульная рота, и пустынно, холодно стало вокруг, как в первый день творения.