Он вообще был друг. Вот такой, из книжки. Бескорыстный, светлый, щедрый, верный, быстрый, весёлый. Он был готов защищать твою сторону, даже если ты не был прав. И он был единственным человеком в целом свете, которому я доверяла всё. И что бы ни случилось – ни днём ни ночью, – я точно знала: он будет со мной в любой беде. Всё бросит. Спасёт! Жизнь положит – поможет. Он был одной из величайших драгоценностей моей жизни. Если спрашивать о достижениях – я гордилась, что мне довелось познать самую настоящую дружбу. Да, между мужчиной и женщиной. Я на самом деле не так давно это поняла – как мне повезло. Лет семь назад. Позвонила ему и кричу: «Ты прикинь! Я всё поняла!!! Ты мой самый настоящий друг!» Но вообще мы даже не перезваниваясь общались. И уж если я кому-нибудь про него рассказывала – он тотчас возникал на экране телефона. Забавно получалось. Некоторые спрашивали: «Вы, ребята, заранее договариваетесь демонстрировать свои сеансы телепатической связи?»
Нас очень многое объединяло. И наша совместная работа возникла потому, что мы не были равнодушными.
Мы ведь придумали делать передачу о театре в машине… скорой помощи. Дело было под Новый Год, мы свои мустанги заточили в стойла и направлялись на вечеринку. Было холодно. Автомобилей даже на горизонте не было. Вечерело. Наконец к нам поскрипывая подобралась машина скорой. Мы убедили водителя со всей горячечностью, на которую только способны замёрзшие артисты, отвезти нас срочно в гости. По скорой. А внутри мы продолжили спор. И, к концу поездки, во спасение Искусства, мы придумали программу, которая будет не только оповещать о премьерах или спектаклях, но объяснять зрителю, как всё устроено. Мы вернём зрителя в театры! – сказали мы. И вернули. «Не верю» – было наше любимое детище. Мы постоянно что-то смотрели – ну как минимум три спектакля в неделю, спорили, писали, снимали, носились по Москве. И перед нами постоянно вставали тысячи и тысячи моментов непростого выбора. И никогда он не искал большей пользы для себя. Он всегда старался или великодушно уступить, или если что делить – то строго по-справедливости. Он был самый настоящий романтик, идеалист. Как ни смешно сегодня это звучит, но – человек с кодексом чести. И он очень часто находился на грани жизни и смерти. Потому был искренен, пределен – потому что на другое просто не было времени. Он всякий день жил как последний. Хотя бы ради того, чтобы его герой убедительно выглядел на экране. И ушёл он в дороге. Я думаю так правильно, так он и жил…
А мы шли. Шли и шли. Как интересно – по пустому городу. Даже не понимаю, как это получилось. И такое же необъяснимое изумление я несла в своем сердце. Почему же так пусто? Почему же стало ТАК пусто?
Ему тяжело далась эта сцена – с похоронами. Он снова и снова говорил о ней. Проживал вновь и вновь. В итоге сорвался. Не выдержал, решил развязать – выпить. Звонит: мне надо выйти ненадолго. Мало кто понимает, что такое работа артиста. Мало кто знает, с чем артист работает, с чем имеет дело. Есть история о нашем знаменитом корифее, которому нужно было сделать коронарное шунтирование. Очень повезло: он был направлен к светилу, заграничному, вовремя прилетели, бригада лучшая готова. А в хороших клиниках принято рассказывать подробно, что происходит с пациентом и как проблема будет решена. Артист проникся подробностями лекции об операции на его сердце и, не дождавшись представления, получил смертельный удар… Это трагическая иллюстрация профессиональной впечатлительности. Актёры – без кожи. Правда, всякий носит образ и внимательно следит, чтоб не слетал. А помимо всего такой человек проводит жизнь параллельно в нескольких реальностях. Например: сегодня должен убить человека, поверить в любовь и вымыть машину. Или поздравить утром любимую с днём рождения, уйти на войну, провести конкурс. К тому же, чтобы сосредоточиться на работе, нужно уметь принимать «предлагаемые обстоятельства», то есть максимально верить и в то, чего не существует. И это требует серьёзных усилий. Но иногда из всех реальностей нужно выйти. Разом. Немедленно. Чтобы не сойти с ума. И в этот момент важно, чтобы была альтернатива: японский садик, домик на море, хижина в горах… Что угодно. Дрова рубить или купаться в пять утра, орхидеи собирать… Эскейп – как говорят не наши. Он необходим. Но если он не построен, если не работаешь кропотливо над его созданием, – не убежишь. В конце концов стриптиз, сменяющий сцену убийства, сменяющий сцену семейного ужина, сменяющий съёмки постельной сцены с неизвестными, сменяющий сцену рождения ребёнка, сменяющий сцену прощания навек… Вращая безжалостным калейдоскопом, профессия перемежает рабочую мозаику с жизненными разочарованиями, потерями, безысходностью, растерянными надеждами, болью, усталостью… Эмоциональное выгорание. Так называется, когда ты больше ничего не чувствуешь, когда приходит пустота.