Общественные блага, перераспределение и поиск ренты

Конечно, в крупных городах, вроде Лондона, такого обычая не существовало. Но вплоть до самого начала промышленной революции такие крупные города были гиблыми местами. Не было даже речи о восстановлении городского населения после смертей от эпидемий. Они существовали лишь благодаря постоянной иммиграции из деревень. Даже в Соединенных Штатах, где плотность населения была гораздо ниже, а города, следовательно, менее перенаселены, смертность в городах была выше, чем в деревнях. Насколько мне известно, нет никаких исследований брачных обычаев, которые показывали бы, происходило ли в деревнях спаривание неродственных особей или же родственников. Тем не менее маловероятно, что инбридинг был широко распространен в большинстве районов. Возвращаясь к литературной теме, замечу, что горные поселения на юге страны, которые были достаточно изолированы, часто изображаются в произведениях как места с психически неполноценными жителями.

Тогда какое отношение это все имеет к благотворительности в Китае? На первый взгляд, не большое, но если учесть гены, то это вполне объяснимо. Во-первых, ген не мыслит, но зато до некоторой степени управляет мозгами мыслящих субъектов. Типичный пример – половое влечение, которое свойственно многим животным, наделенным мозгом различных размеров, скажем – человек и бабочка. Но сексуальное влечение – это не единственный случай, когда мозг находится под контролем генов. Готов поспорить, что наши благотворительные импульсы, от подарков своим детям до передачи благотворительных взносов миссионерам, пытающимся обратить в свою веру дикарей, находятся под влиянием генов.

Естественно, гены не делают тщательных расчетов, но они оказывают влияние. Вернемся к тому биологу, который сказал, что готов рискнуть своей жизнью (с вероятностью погибнуть чуть менее 50 %) для спасения брата от неминуемой смерти. В результате такого поступка число его прямых потомков сократится. Итак, количество большинства его генов в следующем поколении будет меньше, чем если бы он не совершал этого самопожертвования. Однако количество конкретного гена, который толкнул его на этот поступок, вырастет по сравнению с ситуацией, в которой он просто преследовал бы эгоистичную цель. В некотором смысле данный ген находится в состоянии войны с другими генами, которые он несет. Можно было бы ожидать, что существует некая защита от таких генов в остальной части генной цепочки, но, насколько мне известно, этот вопрос остается невыясненным. В любом случае исследовать такое нелегко.

Это говорит о том, что наши гены поручат нам совершить некую жертву ради близких родственников. А что же насчет более дальних родственников? Ген, приказавший принять пятидесятипроцентную вероятность смерти ради спасения троюродного брата, был бы довольно быстро устранен из популяции. С другой стороны, как сказал бы биолог: «Вероятность гибели один к четырем ради спасения кузена была бы платой за конкретный ген». Конечно, большинство животных и, если на то пошло, большинство людей не располагают очень точными сведениями о своих дальних родственниках, поэтому их гены вряд ли могут быть проинформированы об отношениях родства и, следовательно, «решить», ради кого именно они должны принести жертву.

Но это касается родственников, а не абсолютно незнакомых людей, живущих в Китае. Как объяснить поведение тех, кто делает пожертвования, мотивированные вероятностью того, что тот генофонд, который у них есть, будет сохраняться бесконечно долго, чтобы принести пользу некоему незнакомцу в Китае? Для ответа на этот вопрос мы должны вернуться назад и проанализировать, как тогда человек жил в небольших группах, редко вступая в контакт с другими подобными группами. И здесь мы возвращаемся к факту необходимости экзогамии во избежание опасности кровосмешения и сохранения опасных генов.

Присмотримся к жителям небольшого племени людей (или шимпанзе), среди которых практиковался аутбридинг. Допустим, что мужчины всегда уходят из своего племени по достижении ими зрелого возраста. После этого они присоединяются к другим соседним племенам, но иногда удаляются гораздо дальше. В результате этого процесса некие индивиды в племени будут иметь не только некое родство с другими членами племени, но и более слабые родственные отношения с соседним племенем. Между тем в этих племенах также практикуется экзогамия, поэтому человек должен иметь некую разумную вероятность – возможно, один к тридцати двум – для обмена генами с кем-либо в соседнем племени. Эти отношения будут продолжаться и на большем расстоянии с постепенным уменьшением количества общих генов.