Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

Биография Маруямы наводит на определенные размышления. Он родился в Осаке в 1914 году. Его предки по отцовской линии были слугами «низшего класса» во владениях Мацусиро – княжества тодзама, или «вне владений князя». Отец Маруямы, Маруяма Кандзи, в молодости «сбежал в Иокогаму», и семья лишила его наследства259. Впоследствии он стал известным журналистом газет «Осака Асахи» и «Майнити», непосредственным поклонником британских институтов, убежденным эмпириком и, что немаловажно, резким критиком как политического господства «клики Сацума – Тёсю», так и злоупотреблений военными своим конституционным положением. В доме часто бывали его коллеги-журналисты, такие как Хасэгава Нёдзэкан, чьи критические статьи о «метафизическом взгляде на государство» были широко известны. По материнской линии членами семьи Маруямы были такие фигуры, как Иноуэ Кироку, журналист, связанный с «Сэйкё:ся», чьи националистические взгляды находились правее отличительной «прояпонской» линии этой группы. Таким образом, становление Маруямы прошло в англофильской атмосфере его ближайшей семьи, а также среди других родственников и соратников, мышление которых было как журналистским, так и убежденно националистическим [Маруяма и др. 1983а: 149–187; Маруяма 1986б: 267–317]. «Демократия Тайсё» была элементом личного и семейного опыта.

Более того, этот опыт переводился в институциональные термины. Как и многие будущие модернисты, Маруяма получил высшее образование и сделал карьеру на пике императорской системы: в Первой высшей школе (сокращенно Итико; 1931–1934), затем на юридическом факультете Токийского Императорского университета (сокращенно Тодай; 1934–1937) и, наконец, в качестве аспиранта (дзёсю; 1937–1940), доцента (1940–1950) и профессора (1950–1971) на этом же факультете. В целом выпускникам и молодым преподавателям Императорского университета гарантировались высокое общественное положение, относительная безопасность и защита, но не иммунитет от идеологических преследований. Они пользовались кредитом доверия и имели право, при желании, занимать посты национального и интеллектуального/научного руководства. Как общественные деятели, они должны были стать учителями нации.

Однако высокое положение само по себе может лишь создать рамки для конкретной интеллектуальной биографии. Краткое сравнение Маруямы с другим крупным модернистом, историком экономики Оцукой Хисао (родился в 1907 году, окончил экономический факультет Токийского Императорского университета в 1930 году), возможно, поможет выделить как черты типа, так и отличное в интеллектуальном опыте Маруямы. И Маруяма, и Оцука до своего знакомства с марксизмом имели устойчивый интерес к комбинации неокантианства, протестантизма и эмпирического рационализма. Для протестанта Оцуки участие в «Бесцерковном» движении Утимуры Кандзо («Мукё:кай») было настолько же важным событием, как и его погружение в творчество Макса Вебера. Это сочетание породило у Оцуки ощущение непреодолимой разницы между фактом и оценкой, а также стремление понять «нерациональные» истоки человеческих действий, которые он отождествлял с царством веры. Таким образом, хотя Оцука в значительной степени опирался на учение «Ко:дза-ха» в своей работе по сравнительной экономической истории, он сохранил первостепенный интерес к историческим истокам – в Реформации и самом «духе капитализма» – индивидуальной человеческой автономии. По сути, религиозное рвение Оцуки по воспитанию нового человеческого типа, «современной личности», в Японии и стало лейтмотивом его профессиональной деятельности. Он был склонен рассматривать Японию как общество, прошедшее индустриализацию на основе все еще домодерного, сельского хозяйства и осознания себя сообществом». То есть Япония была индустриализирована, но еще не модернизирована. В этом заключалась и трагедия, и надежда: теперь процесс мог быть «завершен». Для Оцуки сообщество было важной проблемой, требующей решения; иначе не сформировался бы «современный человек». Решение Оцуки было веберовским и двояким: строгое отделение научного анализа, почти исключительно европейской истории, от апологетики, но при этом глубокая и часто выражаемая убежденность в том, что японскому обществу необходима этика, вдохновленная христианством и пронизанная местными – национальными – заботами. По мнению Оцуки, современным обществом в конечном счете управляет сознательность его участников, которые также осознают свои обязанности перед целым260.