Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

Самым важным оказалось ошеломительное понимание Маруямой «экстериоризации морали» и ее последствий. К ним относились «патологическая» идентификация незначительной «личности» («маленького человека») с экспансивной государственной властью, а вместе с ней и сильно подорванная способность сопротивляться авторитету или жить в соответствии с личными моральными нормами. Именно в этой особенности императорского государства, в том факте, что оно «топтало обутыми ногами сознание [сэйсин] каждого», Маруяма увидел суть ультранационализма. Здесь он писал о действительно общественных вещах, об общем опыте своих соотечественников. Все знали, о чем он говорил; он пытался дать не просто описание, а концепции для анализа этого опыта. В этом смысле эта первая крупная послевоенная статья Маруямы открыла новый этап как в публичном дискурсе, так и в дискурсе общественных наук.

Тем не менее были подняты вопросы об эмпирических основаниях утверждений Маруямы о моральных патологиях, сопутствующих ультранационализму. В своей своеобразной манере критик Ёсимото Такааки утверждал, что отдаленность Маруямы от реальных солдатских масс привела к тому, что он изобразил рядовых просто «марионетками», защищающими абстрактное понятие кокутай. Скорее, простых солдат объединяла не «идеология», считал Ёсимото, а некое «этническое течение, определившее форму, в которой существовал сам тэнно:сэй». Это «течение» в условиях, характерных для войны, проявлялось в чудовищном насилии. Только тот, кто был в состоянии «переложить угнетение на другого», вроде Маруямы, мог рассматривать это насилие с точки зрения идеологии – как, по сути, зеркальное отражение официального, лояльного императорского подчинения на войне [Ёсимото 1969: в частности 23–26].

Взгляды Ёсимото одновременно и поучительны, и проблематичны. Он преувеличил свою точку зрения, создавая ложные дихотомии, например между идеологией и национальностью. Но Ёсимото был прав, подчеркивая то, что работа Маруямы зависела от его отчужденности от масс и даже «антипатии к ним». Сама императорская публичная сфера была образована именно такой институционализированной дистанцией. Таким образом, утверждение Ёсимото о том, что творчество Маруямы отражало «бедность истории его жизни» (сэйкацуси) и что его определение «задачи для масс» исходило не от масс, отчасти верно [Там же: 26]270. Ёсимото обвинил Маруяму в том, что он, основываясь на статусе и своих собственных анекдотических наблюдениях, сделал необоснованные обобщения и выдавал их за научные исследования. Ёсимото не мог подтвердить свое обвинение эмпирически: он не проводил собеседований и опросов лиц, совершавших злодеяния. Однако в своей критике первого эссе Маруямы, посвященного современным проблемам, он поднял важный вопрос о классовой, или статусной, предвзятости. Ёсимото усомнился в том, что концепция ультранационализма Маруямы и ее компоненты соответствуют критериям того, что Альфред Шюц назвал бы «адекватностью» в качестве термина в «научной модели человеческого действия»271. Никак не разъясняя свою собственную точку зрения, Ёсимото утверждал, что Маруяме, лишенному «этнических» симпатий и пишущему как «типичный» интеллектуал, который застрял между соучастием и сопротивлением, чего-то не хватало.

Точка зрения Ёсимото становится более очевидной, когда мы рассматриваем анализ «японского фашизма» Маруямы, появившийся вскоре после первого эссе в «Сэкае». В нем Маруяма сделал все еще спорное заявление о том, что «средний слой», находящийся во власти сохраняющегося традиционного общественного сознания, оказал самую сильную поддержку фашизму в Японии. Заявление стало вариацией на тему «передачи угнетения», которая все еще остается актуальной. Практически все современные рассмотрения фашизма, включая Маруяму, следовали позициям Коминтерна 1920-х и начала 1930-х годов в определении неэлитных слоев как главной опоры фашизма272. Однако Маруяма откровенно ошибался по двум пунктам: во-первых, он игнорировал роль технократов и «интеллигенции» в империи, где привилегии присуждали в соответствии с академической родословной. Более конкретно, в бесплодном поиске выражений для описания сопротивления со стороны «истинной» интеллигенции, Маруяма не смог проанализировать «реакционный модернизм», который был гораздо более типичен для таких же, как он сам, представителей элиты. Такой анализ придал бы его взглядам на «фашизм сверху» интеллектуальное содержание, которого им в значительной степени недостает273.