Читаем Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции полностью

Однако в основе вопроса о политической приверженности лежала интеллектуальная проблема «определения отношения». Маруяма не мог принять понятие «классовой субъектности», отстаиваемое в конце 1940-х годов такими марксистами, как Умэмото Кацуми. Оно грозило выродиться в формализм: «партия пролетариата» не могла взять на себя смелость определить новое нормативное сознание. Недовольный таким формализмом и презирающий «отступников» военного времени, которые теперь вернулись в лоно левых, Маруяма поначалу отказывался от прямого политического участия. Хотя он явно отвергал как элитарный и политически реакционный «старый» японский либерализм, которому было неприятно любое проявление массовой политики, классовых или социальных конфликтов, политическая приверженность Маруямы после 1945 года была в лучшем случае «диагональной»277.

Однако отголоски холодной войны в Японии вынудили Маруяму прояснить и обнародовать свою позицию. В 1950 году самопровозглашенные «реалисты», такие, например, как историк Токийского университета Хаяси Кэнтаро, призвали японскую интеллигенцию принять чью-либо сторону в идеологической борьбе против коммунизма и поддержать двусторонний, а не всеобъемлющий мирный договор. Маруяма возразил этому. Он сделал это по ряду философских и практических соображений, которые изложил в «Ару дзию:сюгися э но тегами» («Письмо некоему либералу», 1950) [Маруяма 1966а: 131–151, 511–516].

Во-первых, вразрез с прагматизмом Маруямы шло то, что внешние силы заставили его согласиться с жесткой метафизикой теологии холодной войны. Таким образом в принципе исключалось формирование политических позиций, которые отвечали бы объективным требованиям данной ситуации и помогали бы их определить. Порядок, утверждал Маруяма, не должен возводиться в ранг ценности сам по себе. На практике он отказался от требования «либералов» отречься от любой поддержки Коммунистической партии, недавно подвергшейся критике со стороны Коминформа и пошатнувшейся после так называемой «чистки красных». Он говорил о необходимости признать «парадокс в том, что становление автономной человеческой личности продвигается вперед благодаря энергии, обеспечиваемой группами, которые, по сравнению с западными обществами, стоят, условно говоря, левее» [Там же: 513 (курсив в оригинале)]. Маруяма был согласен поддержать тенденции, которые способствовали бы тому, что он называл «модернизацией» японского общества, и выступить против тех, кто этого не сделал.

Легко забыть, что 1950-е годы в Японии были десятилетием серьезного и последовательного конфликта из-за политики модернизации. Вместе с Симидзу Икутаро Маруяма был признан интеллектуальным крестным отцом движения против японо-американского Договора о безопасности 1960 года, которое возникло в конце того же десятилетия. В нем он видел заинтересованную публику – особенно студентов, белых воротничков и городских домохозяек, – воплощающую идеалы демократической субъектности, которые он стремился воплотить в японской политике. Похоже, что в данном случае Маруяма и его аудитория находились на поразительно схожей политической волне. Новое нормативное сознание, к которому он призывал в 1947 году, утвердилось:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Синто
Синто

Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А. А. Накорчевский (Университет Кэйо, Токио), сочетая при том популярность изложения материала с научной строгостью подхода к нему. Первое издание книги стало бестселлером и было отмечено многочисленными отзывами, рецензиями и дипломами. Второе издание, как водится, исправленное и дополненное.

Андрей Альфредович Накорчевский

Востоковедение
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

В книге впервые в отечественной науке предпринимается попытка проанализировать сведения российских и западных путешественников о государственности и праве стран, регионов и народов Центральной Азии в XVIII — начале XX в. Дипломаты, ученые, разведчики, торговцы, иногда туристы и даже пленники имели возможность наблюдать функционирование органов власти и регулирование правовых отношений в центральноазиатских государствах, нередко и сами становясь участниками этих отношений. В рамках исследования были проанализированы записки и рассказы более 200 путешественников, составленные по итогам их пребывания в Центральной Азии. Систематизация их сведений позволила сформировать достаточно подробную картину государственного устройства и правовых отношений в центральноазиатских государствах и владениях.Книга предназначена для специалистов по истории государства и права, сравнительному правоведению, юридической антропологии, историков России, востоковедов, источниковедов, политологов, этнографов, а также может служить дополнительным материалом для студентов, обучающихся данным специальностям.

Роман Юлианович Почекаев

Востоковедение
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

В книге впервые в отечественной науке исследуются отчеты, записки, дневники и мемуары российских и западных путешественников, побывавших в Монголии в XVII — начале XX вв., как источники сведений о традиционной государственности и праве монголов. Среди авторов записок — дипломаты и разведчики, ученые и торговцы, миссионеры и даже «экстремальные туристы», что дало возможность сформировать представление о самых различных сторонах государственно-властных и правовых отношений в Монголии. Различные цели поездок обусловили визиты иностранных современников в разные регионы Монголии на разных этапах их развития. Анализ этих источников позволяет сформировать «правовую карту» Монголии в период независимых ханств и пребывания под властью маньчжурской династии Цин, включая особенности правового статуса различных регионов — Северной Монголии (Халхи), Южной (Внутренней) Монголии и существовавшего до середины XVIII в. самостоятельного Джунгарского ханства. В рамках исследования проанализировано около 200 текстов, составленных путешественниками, также были изучены дополнительные материалы по истории иностранных путешествий в Монголии и о личностях самих путешественников, что позволило сформировать объективное отношение к запискам и критически проанализировать их.Книга предназначена для правоведов — специалистов в области истории государства и права, сравнительного правоведения, юридической и политической антропологии, историков, монголоведов, источниковедов, политологов, этнографов, а также может служить дополнительным материалом для студентов, обучающихся данным специальностям.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Роман Юлианович Почекаев

Востоковедение