Вот почему с той поры, как огласили завещание, он так тяготился этим знанием, сомневаясь, стоит ли вообще с ней говорить. Совесть давно мучила его – все началось еще во время эпидемии гриппа, охватившей весь мир и Чотон на исходе Первой мировой войны, когда он был интерном. Несколько дней мистер Бервик лежал в лихорадке, затем у него открылось профузное кровотечение, и его срочно доставили в больницу Олтона, на попечение Говарда Уэстлейка, только вернувшегося с войны и бывшего героем для всей округи. Тот предложил экстренную гемотрансфузию, исходя из собственного опыта на Западном фронте. Адам немедленно предложил свою кровь в качестве донорской, так как они считали, что их группы крови должны совпасть, но спасти его отца не удалось. Тогда Грей сообщил миссис Бервик о том, что по результатам анализов их группы крови все же оказались разными, а значит, Адам не мог быть его сыном.
В те дни вся правда осталась для него загадкой – вдова Бервик была вне себя от горя. Когда же он вернулся в Чотон, чтобы сменить ушедшего на покой доктора Симпсона, она сама рассказала ему обо всем, в одну из столь редких минут непритворной искренности. Он даже не помнил, почему – важным было то, что это знание она превратила в оружие против него самого, обретя над ним власть, ведь он не мог нарушить клятву. И с тех пор она всегда держалась с ним так, будто он был ей чем-то обязан, словно выжидала, пока он даст слабину.
Но теперь речь шла о ее сыне. Как долго она сможет противиться этому? Противиться собственной жадности – несмотря на все, имение принесло бы Адаму тысячи фунтов годового дохода. Сам Грей искренне радовался тому, что даже несмотря на то, что Франсес не получит наследство, оно может достаться Адаму, так ценившему Остен и любившему Чотон.
Сам он так долго откладывал этот визит, так как втайне надеялся, что Франсес все же повезет.
– Почему вы пришли только сейчас? – спросила миссис Бервик, будто читая его мысли.
– Решил, что пора.
– С тех пор, как вам стало известно содержание завещания, прошли недели. Адам рассказал мне, что вы присутствовали при этом.
Она злобно сверкнула глазами.
– А может, и больше – работают же на вас всякие вроде Хэрриет Пэкхем.
– Об этом я говорить не могу. Вы – моя пациентка, и понимаете, почему. Но все переменилось так внезапно, и я подумал, что вам стоит самой принять решение. Каким бы оно ни было, я не перестану уважать вас, уверяю. Но времени у вас уже не осталось – явился этот мистер Нетчбулл. Я хочу, чтобы вы поняли это.
– Моему мальчику ничего не нужно.
– Вы ошибаетесь.
– Нет, не ошибаюсь. Наш позор станет всеобщим достоянием, мы будем посмешищем всей деревни, и чего тогда будут стоить все эти земли и деньги?
– Так считаете вы – и поэтому вы ничего не сказали мистеру Найту, когда еще могли. У вас на то была веская причина – ваш муж давно умер, и вы все равно ничего не сказали сыну. Подумайте над этим, прошу вас – над истинной причиной вашего молчания.
Он поднялся с кресла, а мать Адама не сдвинулась с места и все глядела в одну точку. Грей вышел из дома, чувствуя некоторое облегчение. Он сделал все, что мог, для Адама, не раскрывая врачебной тайны. Кроме того, старуха не смогла связать воедино интерес их общества к коттеджу и состоявшийся между ними разговор. Да и он сам, как ни стремился к нейтралитету, не мог не признать, что хочет, чтобы все разрешилось в пользу истинного наследника. Он никогда раньше не видел Адама таким увлеченным, таким живым и счастливым. Он знал, что причиной тому – их общество, общество Джейн Остен, и Адам мечтал о том, чтобы выкупить этот коттедж, устроив там музей его любимой писательницы. Больше не было нужды хранить тайну – ни доктору Грею, ни миссис Бервик. Адам должен был узнать правду и сам решить, что делать дальше.
На следующее утро Либерти Паскаль, накрасив губы ярче обычного, появилась в дверях кабинета доктора Грея. Как обычно, она прислонилась к дверному косяку, словно ждала приглашения войти и расслабиться. В который раз он подумал о том, что случайно нанял на работу ту, что так хорошо знала Аделину, да еще была ее соперницей.
– Я слушаю, мисс Паскаль.
– Адам Бервик желает вас видеть. Но на прием он не записан.
– Ничего. Пусть войдет.
Доктор Грей гордился тем, что почти никогда не давал волю чувствам на работе. Но внезапно он понял, что Адаму нелегко будет вновь пережить те редкие минуты счастья, что выпали ему в прошлой жизни, переосмыслить их, связав их с настоящим. Никто не хочет знать, что на самом деле вся его жизнь – сплошной обман.
Чуть погодя Либерти вновь возникла на пороге, но на этот раз за ней плелся Адам. Входя в кабинет, он стянул кепи, и доктор заметил, какой широкой улыбкой она одарила их гостя перед тем, как удалиться с легким поклоном.
– Адам, прошу вас, проходите, – доктор встал и закрыл дверь, затем снова сел за стол.
– Мне не очень хочется говорить об этом… – смущенно начал тот.
– Конечно, Адам. Я понимаю. Вы должны беречь себя и вашу мать. Ей необыкновенно тяжело было признаться вам в этом. Я понимаю, каково это.