Общие родственники

– Я не уверена, – сказала Вероника, – но, мне кажется, назло мне. Когда я отказалась от его предложения, он исчез на несколько месяцев. Молча скидывал деньги на карту, но ни звонков, ни сообщений, ни визитов. Я всё равно чувствовала, что я под присмотром, не знаю, как объяснить. А потом приехал, я женюсь, говорит. Ждал, что я отвечу. Я говорю: поздравляю. А он так, знаешь, даже за голову схватился и говорит: «Что ты за человек такой, Ника? Что тебе надо? Как так получилось, что именно тебе я не нужен?» Потом пропал, появился уже после свадьбы. Мы в последние годы с ним всё отдалялись друг от друга. Мне хотелось отдельной жизни, своей. Но не хотела Славу лишать отца. Приходилось… балансировать.

Полина смотрела на собеседницу и пыталась угадать в ней то, во что влюбился брат ее мужа. И не просто влюбился, а любил, страдал, скрывал. Красивый четкий профиль, большие глаза, четко очерченные скулы и подбородок. Полина догадывалась: Филиппова-старшего зацепила женщина, которая хотела жить сама по себе, как та кошка. Окруженный по жизни теплом и любовью, купающийся во внимании женщин, он не мог разгадать ту, которая его не любила. И поэтому он был в ее плену, в ее власти. Полина чувствовала: так оно и есть, так бывает.

– Я вообще думала, что мы со Славой так и останемся в тени, – продолжала Вероника, – никто никогда ничего про нас не узнает. Сын уже почти вырос, станет жить своей жизнью, будет общаться с отцом без меня. Я, наконец, стану независимой, свободной. И тут вижу в новостях: доктор Филиппов умер, прощание там и тогда. И вдруг так страшно стало. Как будто мы совсем одни остались. И ладно я, но Слава… Я же знала, что у Петра Ивановича есть дети, огромная родня, много братьев, про племянников он часто рассказывал – вот, новый племянничек народился! И я подумала: если вдруг со мной что-то случится, то Славка совсем один на этом свете останется. А ведь у него есть братья и сестры, дядья и тетки. Имею ли я право лишать ребенка родных людей?

Ника растерянно посмотрела на Полину и пожала плечами, выражая неуверенность в правильности своего поступка.

– Всё правильно сделала, – сказала Полина и дотронулась до узкой холодной руки собеседницы. – Как бы ни было, а всё же родная кровь. Ну, и Славка твой похож на Петра… слов нет, как похож.

Вероника усмехнулась, кивнула:

– Я в этом тоже вижу какую-то издевку судьбы: вот тебе, Ника, двойник Филиппова. Он теперь навсегда с тобой.

– Жизнь покажет, издевка это или благословение, – возразила Полина и не смогла удержаться от вопроса: – А у тебя сейчас мужик-то есть?

– Нету, – сказала Вероника просто. – У меня только работа и сын. И всё. Раньше мне казалось, что вот Филиппов исчезнет из моей жизни, и я вздохну спокойно, полной грудью. А я знаешь что? Не представляю, как мы теперь? Как я одна? Как я без него-то?!

Вероника вдруг закрыла лицо руками и заплакала, сразу громко и надрывно, как потерявшаяся девчонка.

Полина почувствовала, как покатились по ее щекам крупные горячие слезы. Слезы скорби по любимому родственнику и жалости к его, оказывается, не такой уж и счастливой жизни с горькой тайной. И она, самая младшая в их семейном клане, почувствовала себя предводительницей этого клана. Полина обняла Веронику и зашептала ей на ухо:

– Не одна ты, не одна. Вы теперь наши.

Не то

Ваня ушел накануне ее последней лекции в семестре. Дальше – сессия и никому не нужное, неприкаянное лето.

После ухода мужа Нина поплакала, но больше не от боли, а от непонимания, как же такое могло случиться с ней. С ее дружной, крепкой, как кулак, семьей. Она ходила по квартире и хлюпала носом, оглядываясь и словно видя эти комнаты – слишком большие для нее одной, слишком гулкие – впервые. Как она теперь? Зачем всё это? Потом выпила кофе, потом коньяка, потом уснула прямо на диване. Утром посмотрела в зеркало – и ужаснулась. Старая тетка с заплывшими глазами смотрела на нее из зеркала тоскливо и с удивлением. Нина попыталась вспомнить, когда она в последний раз плакала, и не смогла. «Годами не плакали, нечего и начинать», – сердито сказала она своему отражению и стала отмачивать лицо холодной водой.

Лекция была третьей парой, и к этому времени лицо заведующей кафедрой литературы ХХ века Нины Ивановны Новгородовой стало именно таким, каким было всегда на лекциях. Она вошла в лекционную аудиторию, оставив ярлык «брошенная жена», как пальто, – за дверью. Здесь было ее царство, ее вселенная, и здесь она всегда была хозяйкой. Перед ней сидел целый курс филфака – такие разные и такие красивые лица, преимущественно, конечно, девичьи. Разнообразие глаз, носов, оттенков волос и кожи, выражений лиц, тональность голосов. Именно за это проплывающее каждый год через ее руки человеческое разнообразие она любила свою работу: в этих молодых людях была сама жизнь, трепетная, с надеждой и радостью смотрящая вперед. И каждый учебный год Нина отдавала этой жизни часть себя, часть своего бережного отношения к литературе и к слову вообще.