Община Святого Георгия

– Сашка! – зло перебил его коллега, выпустив дым из ноздрей. – Ты каждый день сталкиваешься с человеческим страданием, не в последнюю очередь проистекающим из нищеты, и неужели ты ни разу не задумался, что деньгам можно найти лучшее применение, нежели дорогие игрушки, совершенно никчемные, да и, судя по всему, ужасающе вредные?! Где твоя социальная совесть?!

В ярости отшвырнув окурок, Концевич зашёл в клинику. Растерявшийся Белозерский беспомощно пролепетал в захлопнувшуюся дверь:

– Я разве когда кому-то жалел? Или украл у кого? Я – единственный наследник…

Замолчав, он обиженным маленьким мальчиком посмотрел на Ивана Ильича, ища сочувствия или хотя бы оправдания.

– Чего он? Я ж не его средства трачу!

Иван Ильич закатил глазки и состроил многозначную мину. Её можно было трактовать двояко. И в пользу Концевича. И в пользу Белозерского. Или же во вред обоим. Но вслух он сказал лишь:

– Зависть, барин. Русскому человеку завидовать что дурному с горки катиться. От рождения это в нас. Вы бы языком поменьше молотили. Нешто батюшка единственного наследника не научил?

Белозерский ещё раз затянулся, выбросил окурок и зашёл в клинику, понурившись. Разогнать тоску не вышло, только нагнать дурнины, как обычно! Необычным было то, что он стал задумываться над тем, что ему говорили небезразличные ему люди, хорошо к нему относившиеся.

Иван Ильич вернулся к Клюкве, недовольно зафыркавшей. Но хозяин решил не продолжать начатую ранее проповедь, прерванную явлением ординаторов, а ласково погладил её по морде и обратился самым дружеским тоном:

– Оно, конечно, Клюква, обоих тех жеребцов понять можно. Но – тут уж кем уродишься. Но кем бы ни уродился – радуйся, что уродился! Живой скотиной, божьей тварью! Не грудой железяк, портящей воздух! Будто мало им, что паровой котёл с очага на колёса переставили. Оно вроде как лучше должно было сделаться, а не сделалось! Небо токмо всё в угольной саже, ни черта не видать, а душу живую не производят по роду их, лишь пар. Скажет ли Господь, что это хорошо, когда посмотрит? Да и как он разглядит сквозь копоть и дым?! Тьфу, Клюква, да и только!

Белозерский отправился возиться с Амировым, у которого Вера Игнатьевна предположила рак лёгких. Сперва от Хохлова было получено распоряжение пациента почём зря не мучить. А через час профессор отменил им же самим данное распоряжение, когда Сашка под руку сунулся с уточнением, выписывать ли на казённый кошт средства от мучений.

– Делайте что хотите! Ничего ему не выписывай! Оперировать его завтра сказали-с! Мне-с наказали не соваться! – накричал Алексей Фёдорович на ученика.

Александр Николаевич не знал, что у Веры Игнатьевны с профессором состоялось рабочее совещание.

Хохлов призвал её к себе в кабинет, чтобы спокойно поговорить при закрытых дверях. Будучи по природе своей человеком деликатным, он, при всей наблюдательности, так и не рассмотрел оного качества в любимой ученице. Но и ей стоит отдать должное: она виртуозно маскировала свою деликатность.

Вот и сейчас княгиня сидела в совершенно расслабленной позе, была спокойна и холодна. В то время как профессор опять мерил быстрыми шагами кабинет, размышляя о том, что словосочетание «княжеское достоинство» как нельзя лучше отражает суть этой заразы, хотя далеко не все князья – князья. Чаще всего просто титул, безжизненная форма, лишённая какой бы то ни было сути. А разговор с нею надо было начать, и совершенно не об этом. Заготовив взвешенную аргументированную речь, он сбился с мысли, как только Вера Игнатьевна явилась к нему.

– Вера! Ты обязана давать им возможность мыслить самостоятельно. И молодым ординаторам, и студентам!

– Кто же в силах отнять подобную возможность у человека, действительно мыслящего? На первичный приём больной приходит именно к ним. А в них, Алексей Фёдорович, уже прошиты бездумные шаблоны. Боль в тазобедренном суставе? Ерунда! Коксит. Сухой кашель? Безделица: плеврит. Влажные хрипы? Пневмония!

– Туберкулёзный коксит мальчику, положим, я поставил!

– Это потому что родных и близких, а равно и знакомых не зря не пользуют. Ваше сознание блокирует самою вероятность скорой смерти для близкого круга, и потому нарушается связь между тем, что знает ваш мозг и что чует ваша душа. Вот вы и выбрали исключительно душевно туберкулёзный коксит, хотя ваш разум понимал, что это костномозговая саркома! Откуда бы это знала я, кабы не была вашей ученицей?

Хохлов нервно мотнул головой. Не то согласился с Верой, не то не согласился с волей провидения.

– Ты не уводи меня! – он отодвинул стул и сел напротив, решив перейти к более доверительному формату увещеваний. – Что шаблоны существуют – замечательно! На данном этапе развития начинающих врачей и тем более студентов. Где есть шаблон – там нет ошибок, по крайней мере фатальных. А где, знаешь, творческий полёт без знания аэродинамики, без ремесла, без опытности – там тебе и ежеминутные ошибки!

Вера Игнатьевна проникновенно посмотрела учителю в глаза. В этом взгляде было всё. И любовь, и уважение, и даже преклонение.