Община Святого Георгия

Княгиня затянулась, выпустила дым и произнесла холодно и саркастично:

– Две операции мы пережили вместе. На грудной полости – и вы ассистировали. И на органах малого таза – там и вовсе выступили санитаром. Это пока всё, что мы с вами пережили, Александр Николаевич.

Белозерский был огорошен.

– Мне показалось, я вам нравлюсь.

– Вам не показалось. Вы мне нравитесь.

– Правда?!

Он так обрадовался, что в порыве чувств схватил княгиню за плечи и поцеловал в щёку. Надо же было, чтобы именно в этот момент на задний двор вышла Ася с полной корзиной мокрого белья, заметила этот совершенно невинный порыв и страшно взревновала. Чего, разумеется, никак не могла продемонстрировать, потому всего лишь отправилась развешивать бельё, надувшись как мышь на крупу оттого, что прежде бы ординатор Белозерский непременно бросился ей помогать. А теперь не оторвёт взгляда от своей княгини. Ну и пожалуйста!

– Primum non nocere! – иронично сверкнув глазами сквозь пелену табачного дыма, Вера подбородком указала в сторону сестры милосердия, самоотверженно сражающейся с простынёй, не желавшей устраиваться на верёвке.

– В каком смысле?! – с искренним непониманием вытаращился Сашка.

– Первое: не навреди.

– Вот уж спасибо, но латынь я знаю.

– Мало ли у нас бестолочей, знающих латынь! Девчонка в тебя влюблена. Надо быть не просто олухом, а олухом исключительной самовлюблённости, чтобы этого не замечать!

– Ерунда какая! – тряхнул волосами Белозерский. – Мы с Асей просто добрые товарищи.

– М-да! Дуралей, обученный чувственности за деньги, абсолютно неразвит в чувствительности.

– Да что вы всё: бестолочь, дуралей! Сами же сказали, что я вам нравлюсь.

– Будто бы бестолочь и дуралей не может нравиться! И вот ещё что, Болван Николаевич. Завтра утром оперируем Амирова. Поскольку вы мне нравитесь, беру вас первым ассистентом. Или, вернее сказать, так: поскольку в вас прирождённый хирургический талант, нуждающийся в развитии и совершенствовании, беру вас первым ассистентом. И на это никак не повлияло то, что вы мне нравитесь.

Саша хотел развить тему, но на крыльцо заднего двора выбежала Матрёна Ивановна и заполошно прокричала:

– Вера Игнатьевна, подкинули нам мужика! С телеги сбросили и умчали. Идём быстрее, сдаётся мне, бешеный! Крючит его страшно, выворачивает!

– На телеге умчали? – усмехнулась Вера, однако немедленно отправилась вслед за старшей сестрой милосердия. Белозерский вдогонку, само собой.

Матрёна Ивановна оказалась права, но особых диагностических навыков и не требовалось. Все характерные признаки, включая сардоническую улыбку, сильно запрокинутую голову и спутанное состояние сознания. Вера Игнатьевна запретила госпитализировать подброшенного в палату, из-за острой нехватки помещений несчастного расположили в сестринской. Там как раз плакала Ася, когда Белозерский с Иваном Ильичом занесли носилки.

– Анна Львовна, морфий! – распорядилась Вера, сочтя за лучшее не замечать сырости. – Типичный случай rabies, Владимир Сергеевич! – обратилась она к Кравченко, слишком, на её взгляд, обеспокоенному глупым поведением хорошенькой сестрички. – А у нас инфекционного бокса нет. Надо включить в спецификацию.

– Типичный случай чего? – поинтересовался госпитальный извозчик.

– Гидрофобия, Иван Ильич, водобоязнь, – со всем почтением пояснила княгиня.

Извозчик уставился на неё, и взгляд его выражал недоумение вкупе с укоризной.

– Бешенство.

Иван Ильич перекрестился и прыжками помчался на выход.

– Он не будет тебя кусать, Иван Ильич! Просто не сможет! – крикнул ему вслед Белозерский.

– Вы лучше плотно шторы задёрните, господин ординатор! – распорядилась Вера. – Анна Львовна, что вы возитесь, колите! Мышцы порвутся у живого – пока – человека!

От понукания Веры Игнатьевны Ася лишь выронила шприц, а бросившись собирать – порезалась. Тут ворвалась Матрёна Ивановна, увидала, ахнула!

– Успокойся! Твоя любимица не успела плоть живую понянчить. Не донеся милосердия, расплескала. Видимо, решила: хворь сия безысходно смертельна для человека – и нечего на него субстанцию тратить. Лучше на пол разлить!

От Вериной беззлобной иронии Ася разрыдалась и бросилась вон из сестринской. Матрёна Ивановна тем временем набрала новый шприц, ввела бедолаге, а Белозерский собрал осколки с пола. Кравченко метнул в княгиню острый взгляд: нет тут никаких чувственных гонений, княгиня просто иронична, ничего более.

– Александр Николаевич, зовите студентов. Пусть мышцы пальпируют, статус изучают. Он под хорошей дозой, прикосновения не будут причинять всплески адовой боли. А вы, Матрёна Ивановна, как-то справьтесь с неловкостью вашей подчинённой. Не хотелось бы, чтобы она впредь была так неаккуратна.

Слишком печальные последствия. Возможно, сестра милосердия – это вообще не её дорога?

– И так персонала не хватает! – пробурчала Матрёна, сердясь и на Асю, и на Веру Игнатьевну.

Белозерский продемонстрировал студентам пациента с гидрофобией. Астахова изрядно напугали конвульсии, вызванные прикосновениями.

– Не пугайтесь вы так, Алексей! Мозг отключён морфием, это реакция всего лишь тела.