Община Святого Георгия

– Добро пожаловать, господин Белозерский, в реальность самодержавной Российской империи! – Концевич распахнул дверь кабака, предусмотрительно отстранившись, пропуская Сашку вперёд. Из трактира вывалился пьяный в зюзю грязный мужик, изрыгающий проклятия, состоящие в основном из ядра лексической триады не без добавочной экспрессивной. Ординаторы, безусловно, были неплохо знакомы с русским матерным, не в эфире взросли, опять профессия нет-нет да вынуждала воспользоваться. Да и просто щегольнуть острым словцом в исключительно мужской компании… Но сейчас их багаж в сей области языкознания разом скукожился до размеров спичечного коробка.

– Так вот о каком великом и могучем, правдивом и свободном языке Тургенев написал в Буживале! – восторженно ахнул Белозерский.

– Не лай непотребно! – подсунул ему мужик под нос кулачище.

Александр Николаевич с искренним уважением посмотрел на размер структуры, и это вызвало одобрение мужика. Пьяный-то пьяный, а чует русский мужик почище зверя. Одобрительно похлопав Белозерского по плечу и сплюнув под ноги Концевичу, состроившему презрительную мину ещё прежде, – мужик поковылял прочь, не слишком ровно, но удивительно крепко. Сашка со щенячьим восторгом посмотрел ему вслед и с радостью искателя приключений потащил Концевича в заведение.

– Идём же быстрее, желаю знать всю Российскую империю!

Обиднее всего Концевичу было не то, что пока он своей цели не достиг и от вовлечения в ряды РСДРП Александр Белозерский был дальше прежнего, а то, что в заведении самого низкого пошиба к Сашке отнеслись с уважением. Не иначе как за дорогие тряпки, за набитый бумажник. Но ни раздеть, ни обнести никто не пытался. Даже драку затеял сам Белозерский. Обсадив себя люмпенами и немедля став душой компании, он объявил, что всю свою жизнь посвятит удивительной женщине. На что ему накидали таких бабских характеристик, в основном на том самом великом и могучем, правдивом и свободном, – что он, не на шутку разойдясь, обнаружил в своём стройном и гибком теле могучую ярость папаши-медведя и отмудохал всех собутыльников разом. Они, положим, не сильно-то и сопротивлялись, так, помахали и разбежались. Самому же Сашке лишь несколько царапин досталось. Ярость быстро прошла, и он хохотал до слёз, уперев руки в боки, затем отстегнул ассигнаций половому.

– Настоящий русский барин! – заключил тот с почтением, взбесившим Концевича, чувствовавшего себя здесь неожиданно жалким и неспособным не то что помочь пресловутому русскому народу, но хотя бы найти с ним общий язык, один нерв. А сынок богача – как рыба в воде! Так он сам и есть мужик! Из крепостных род-то!

Зло и презрительно думал Дмитрий Петрович о мужиках. О тех самых мужиках, о которых «пеклась» его партия. Как заботиться о дитяти, не зная его? Как любить «малых сих», ставя низко? Как принимать заботу от ураганного Белозерского, ненавидя его? Однако Концевич милостиво позволил усадить себя в бричку, оплатить извоз. А разбушевавшийся Сашка на своих двоих умчал куда-то в ночь, крикнув, что у него неотложное дело!

Глава XXV

Саша Белозерский проснулся, не сразу сообразив, где он. Не в больнице. Не в своей постели. И не в… туда он больше никогда не пойдёт!.. Он в квартире Веры на диване в её гостиной! Подскочил, понял, что без штанов. И без рубахи. Без ничего, собственно! Тут ни бессильно вопить, ни радостно кричать… У него бы от ужаса пропал голос, а возможно, он бы и попросту рухнул без чувств, но тут обнаружил на стуле рядом комплект его собственной одежды, что был выдан Вере в особняке Белозерских в день их встречи. Под одеждой нашлась короткая записка:

«Опоздаешь в операционную – выгоню!»

На фронте ему побывать не довелось, но оделся он со скоростью бывалого служивого, услыхавшего сигнал к атаке. Тут и Георгий зашёл. На костылях. Вера Игнатьевна порекомендовала сегодня сделать перерыв, но если русский мужик кинулся из одного в другое, то середины не дано. Вчерашние ссадины невыносимо пекли, но боль побеждается болью. Не водкой.

– Доброе утро, Александр Николаевич!

– Привет, Георгий Романович! – радостно воскликнул Белозерский.

Георгию польстило, что барчук, сын давешнего барина – для этого и фамилия не нужна была, природа расписалась на физиономии и стати, – запомнил его имя.

– Кофе ежели желаете, на плите, не остыл ещё. Вера Игнатьевна недавно ушли. Я как раз вас будить шёл, распоряжение было. Ушла раньше, не хотела вас смущать. Сама она, конечно, такого не сказывала, но…

– А что сказала? – перебил заполошный барчук.

Георгий головой мотнул, незаметно усмехнувшись. Они уже прошли на кухню, причём как ни желал Саша сорваться бегом в клинику, однако врождённый такт заставлял подстраиваться под мерную поступь инвалида.

Белозерский опередил Георгия, метнулся к плите, налил кофе и себе и ему, не спрашивая, и даже прикрикнул:

– Да сядь ты, употел весь, подам тебе!