Община Святого Георгия

Вера Игнатьевна ни о чём его не просила особо, зная, что, несмотря на всю якобы болтливость, Иван Ильич никому не проговорится о вчерашних вальсах. Удивительного чувства был человек. Не надо разбираться в медицине, чтобы понимать иные вещи. Надо разбираться в природе. В природе Иван Ильич разумел. И шепнул вчера княгине, что ежели его Клюкве настанет такой край, что ни один коновал не поможет, то он сам…

– Как же я посватаюсь, когда она меня не любит?

– Полюбит! Вы ей нравитесь, а этого достаточно! Матрёну Ивановну осчастливите. Ей наша Ася вроде дочки, токмо поздно досталась. Своих у Матрёны нет…

– Так, а ты чего к Матрёне не посватаешься? Вот и сострогали бы. Она не старая ещё.

– Да уж сорок годов есть!

Кравченко рассмеялся. Уж таким тоном Иван Ильич сказал про сорок годов.

– Тебе самому уже… сколько тебе? Пятьдесят?

– Пятьдесят шесть! – гордо ответил госпитальный извозчик, выглядевший для своих лет весьма и весьма неплохо.

– Ну вот! На шестнадцать лет её старше, а туда же: «уж!»

– Я старый бобыль, Владимир Сергеевич.

– Тебе же нравится Матрёна!

– Нравится. Но уж очень она… ядовитая!

– А ты подход найди. Ты ко всем подход имеешь.

Иван Ильич вздохнул.

– Лучше уж чёрта посватать!

– Да ты точно в неё влюблён! – улыбнулся Владимир Сергеевич.

– Вот уж не думал я, Владимир Сергеевич, от вас таких оскорблений дождаться! – с сердцем ответил извозчик и пошёл в конюшню.

Кравченко ласково посмотрел Ивану Ильичу вслед. Надо же! Кто бы мог вообразить!

– А ко мне, значит, можно соваться с советами? – смешливо крикнул он вслед.

Иван Ильич отмахнулся, не оборачиваясь.

Вере Игнатьевне доложили, что Алексей Семёнов скончался. Анна Львовна пришла в три часа ночи ввести морфий по листу назначений и обнаружила его бездыханным.

– Разумеется, рыдала! – не удержалась Вера.

– Рыдала! – рявкнула Матрёна. – Не все умеют, как ты и я!

– Даже мы с тобой умеем по-разному! – улыбнулась Вера и поцеловала старшую в висок.

Та, разумеется, немедленно оттаяла. И проворчала:

– Операционная готова.

Атмосфера в операционной вынудила Веру заявить:

– Дамы и господа, я осознаю, что вы преисполнены скорби по усопшему, но сейчас нам необходимо сосредоточиться на помощи ещё живому. А с такими похоронными… – у Веры чуть не вырвалось великое и могучее слово, не раз помогавшее на фронте, – физиономиями стоит окружать свежую могилу, вовсе не операционный стол!

Напротив Веры Игнатьевны стоял Белозерский – первым ассистентом, и преданно глядел, забывая моргать. Похоже, он один не был расстроен смертью Алёши и не осуждал её холодность по этому поводу. Всё это в него уже просто не помещалось после ночи, проведённой подле неё. Пусть не так подле, как грезилось, но всё же близко!

Амирова уложили на стол, он чудовищно трусил. А кто бы на его месте не трусил?

– Неужто как порежут – легче станет?

Вера кивнула, и Матрёна дала несчастному хлороформ. Он попытался высвободиться, вдохнул, ещё вдохнул, Вера взяла скальпель… Лицо Амирова начало синеть, дыхание прекратилось, глазные яблоки перестали подёргиваться. Отложив инструмент, Вера пропальпировала сонную. И немедленно приступила к закрытому массажу сердца.

– Раз!.. Два!.. Три!.. Четыре!..

Белозерский выбежал из операционной под удивлённые взгляды студентов и сестёр. У Концевича появился шанс проявить себя перед Верой.

– Пять!.. Экскурсия!

Дмитрий Петрович уже набросил на носогубный треугольник Амирова марлевую салфетку и через неё вдохнул воздух из своих лёгких в лёгкие пациента, вздумавшего дать дуба на операционном столе.

Сашка Белозерский нёсся по коридору, сжимая в руках свой несессер, где хранил посреди прочего вытяжки из надпочечных желёз собаки. Да, не все его опыты с ними были удачными, но сейчас подходящий случай! Лишь бы Вера поняла…

Он влетел в операционную, набрал содержимое флаконов в шприц…

– Надпочечные железы! – крикнул он изрядно вспотевшей Вере. Сердце никак не удавалось завести.

– Бери самую длинную и толстую иглу! – с лёту сообразила княгиня. – Коли в насос, я разгоню!

Она убрала руки, Александр Николаевич мгновенно проткнул грудину и ввёл в сердечную сумку Амирова волшебные вытяжки. После чего Вера Игнатьевна снова начала тур упражнений.

– Я и сам догадался, что в грудину! – пробурчал Белозерский. Довольный тем, что ему позволили ввести чёрт знает что прямиком в остановившееся сердце человека. Но недовольный тем, что сам он вколол бы под кожу или в периферический сосуд, а толку? То есть и так, возможно, был бы толк, но Вере пришлось бы дольше разгонять вручную магию по руслу, продвигая к сердцу.

На пятом сильном толчке Концевич приготовился сделать выдох в лёгкие пациента, как вдруг Амиров с шумом вдохнул сам и резко сел на столе, мало что соображая, зато первый раз за долгое время относительно нормально вдохнув. Надпочечные железы хранили множество секретов, не все из которых ещё были известны, и познавали их в основном эмпирически. Как и всё в этом мире.

Оглядев присутствующих шальными глазищами и отметив, а чего это баба-доктор будто под ливнем побывала, он с изумлением констатировал:

– А вроде полегчало мне!