Община Святого Георгия

– …Считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно и без всякого договора; наставления, устные уроки и всё остальное в учении сообщать своим сыновьям, сыновьям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому[15].

– Ты чего вдруг?! – смутился профессор.

– Вы мне больший отец, чем мой родитель, – улыбнулась княгиня и поцеловала учителя в щёку. – Вы, Алексей Фёдорович, вот что! Вы будете осуществлять общее руководство клиникой. У вас лекции в академии, в университете, ещё и в женском институте. Общественные обязанности. Семья. Ваша нагрузка непомерна. Я беру на себя всю лечебную работу, иначе на черта я здесь вообще?! Вам совершенно необязательно присутствовать на обходах и ежеминутно править. Отдайте мне поводья. Вы меня выучили, воспитали, у меня сильные руки, мне уже нет надобности держать свои ладошки поверх папиных.

– Да ты их утопишь, как новорождённых кутят! – вскочил профессор. – Тут не санитарный поезд! На мальчишках нет погон!

– Не утоплю, а выдрессирую. На мне тоже нет погон. А вы себя убьёте. Всё-таки возраст…

– Дожил! – Хохлов снова опустился на стул. Устало вздохнув, попытался обратить пассаж в шутку. – Женщины возрастом попрекают!

– Я в первую очередь ваша ученица, прошу считать меня наравне с вашей племянницей, – у Алексея Фёдоровича не было дочери, так что Вера была тактична, она была прирождённой княгиней. – Я не попрекаю, мой дорогой дядюшка и учитель, я…

– …диагностирую! – печально улыбнулся Хохлов. – Что, так заметно?

– Совершенно незаметно. Вы в отличной форме. И я хочу, чтобы вы как можно дольше оставались в таковой, иначе к кому мне нести свои печали, свои ошибки, на кого выплёскивать собственную муть?!

Они оба рассмеялись. После чего Вера со всей серьёзностью произнесла:

– Поскольку сегодня ещё вы держите поводья, я прошу дозволения оперировать Амирова.

– Без нужды, Вера! – нахмурился профессор. – Опухоль, каковой бы природы она ни была, судя по всему, проросла средостение и…

– И в интересах тех самых щенков, которых я собираюсь выучить в отменных хирургов – по крайней мере некоторых из них, – я намереваюсь прооперировать пациента.

– Господи, да как помрёт – так вскрывайте на здоровье! Учись – не хочу!

– Не то же самое, что живую опухоль в живом теле. И потом, Алексей Фёдорович, диагностическая цель. Мы не можем сказать наверняка…

– Ой, делай как знаешь и что хочешь! – вскочил профессор. – Может, ты и права. Ты наверняка права! Это теперь твой поезд. Ты и финансирование на него изыскала. Держи поводья! Только меня с колесницы не сбрасывай раньше времени, ладно?

Вера поднялась, улыбнулась. Ещё раз ласково поцеловала профессора, поклонилась и вышла из кабинета, оставив его в полнейшем недоумении. Он призывал её, дабы приструнить. А по факту последним его бастионом остался профессорский кабинет, всё то огромное, что было за его дверями, княгиня взяла на себя.

И втайне он испытал огромное облегчение. Она справится лучше него.

И некоторую досаду. Оттого, что она справится лучше него.

И огромную гордость. За то, что она справится лучше него.

И вспыльчивое недовольство. Как ей удалось перевернуть всё с ног на голову, не вставая со стула, не повышая голос, не размахивая руками и не вертя лицом туда-сюда?!

Потом Белозерский нарвался ещё и на Веру Игнатьевну, встреч с которой искал как бессознательно, так и самым осознанным образом. А в клинике по сто раз на дню пересечёшься, даже если специально не бегать. Хотя бы и на перекуре.

Вера курила одна, и Сашка не дал себе труда заметить, что ей не до него. Ему не хватало элементарного такта Ивана Ильича, который аж крякнул, увидав, что пащенок сунулся к взрослой суке. Но поскольку не мог припомнить ни единого случая, когда бы взрослая сука обидела цуцика, то и спешить с подмогой не стал. А если лапой под зад получит, так и поделом ему.

– Вера Игнатьевна! Никак не мог застать вас в одиночестве! Мне необходимо переговорить с вами наедине.

– О чём, дитя моё? – усмехнулась княгиня.

– Какое же я вам дитя! В десять лет вы меня изволили родить, что ли?!

– Ах, вы об этом! Вы жаждали признаться мне в пылкой страсти?

Белозерского бросило в жар. Собственно, именно в этом он и мечтал признаться Вере.

– Без нужды, Саша.

– Почему?!

– Я и так знаю о вашей пылкой страсти.

– А! Ну да… Мы же с вами столько всего вместе пережили!