Община Святого Георгия

– А! О чём не принято. Ну то такое. В море тоже вроде за рыбой идут. Да только рыба – для живота. А для души – ветер. Ты, доктор, – насмешливо глянул извозчик, – дышишь и не порван. Значить, снова в море пойдёшь! А и порвёшься – подлатают, и снова фьють!

Иван Ильич изобразил надувающийся парус. Белозерский, опять пригорюнившись, сел рядом с Иваном Ильичом и подпёр щёки кулаками – ни дать ни взять расстроенный гимназист.

– И всё-таки море, барин, оно наперёд для промысла. И токмо опосля – для ветра. А уж как пообветришься, заматереешь – и различить трудно. Но то когда совсем морской волк. Такой волк никогда не забудет ни о парусах, ни о команде! Я вот не знаю, что там у тебя снова-здорово за горе такое, но раз уж ноги тебя сюда притащили, то иди в своё море. Там все носятся с мужиком, что моими мехами пользовали. И ты иди, работай боле – тебя и помнить будут доле.

Белозерский подскочил, поцеловал Ивана Ильича в лоб и решительно вошёл в клинику.

– Любви, огня да кашля от людей не утаишь! – пробормотал извозчик, фыркнув. – Разве за непосильщину не берись! И лошадка в хомуте везёт по могуте. Тебе, барин, их светлость – гужи пополам!

Дмитрий Петрович завершил осмотр Амирова, вкушавшего благость морфия. Анна Львовна принялась за перевязку.

– Он будет жить после всех мучений, которым его подвергла Вера Игнатьевна?

Концевич уставился на сестру милосердия в крайней степени недоумения.

– Будет жить, и преизрядно. Опухоль доброкачественная. Хотя и колоссальных размеров. Именно масштабом она и была убийственна. И с каких это пор персонал позволяет себе называть действия руководителя… Ах, я догадался, дорогая моя! Вы мучительно ревнуете Веру Игнатьевну к предмету ваших девических мечтаний, – Дмитрий Петрович едко расхохотался. Обида за то, что Ася предпочла не заметить его знаки внимания, была ещё свежа. Впрочем, у господина Концевича обиды не имели степеней свежести и сроков давности. Он детально и тщательно документировал их в своём сознании, отменно функционировавшем, в отличие от его души. – Благодаря врачебной тактике непревзойдённого клинициста и гениального хирурга княгини Данзайр работяга скоро вернётся к своему ремеслу. Княгиня – профессионал. То, что она женщина, делает её профессионалом вдвойне. А вот Сашку Белозерского, милая, вам не видать никогда. С княгиней или без неё. То, что он без ума от Веры Игнатьевны, даже наша госпитальная конюшня знает. Что вы на меня уставились? Если вам слёзы работать мешают, я и сам пациента перевяжу.

Концевич забрал у Аси корнцанг и поддел край промокшей повязки. В палату зашёл Александр Николаевич и, подойдя к Амирову, осмотрел рану. Лишь потом заметил, что Ася беззвучно плачет.

– Анна Львовна, что случилось?

Всхлипнув, Ася выбежала из палаты.

– Никакого толку от такой сестры милосердия! – деловито произнёс Дмитрий Петрович, виртуозно завершив перевязку. – Никак ничему не научится, бестолочь!

– У неё доброе сердце, – вступился за сестру Белозерский.

– И толку? К тому же не доброе, а сентиментальное. Чувствами не владеет, никакого самоконтроля, сплошные истерики. Взялось же эдакое из приюта! Уж, казалось, их там закаляют.

– Мить, ты чего злобствуешь, а? Пойду успокою!

Белозерский нашёл её в сестринской.

– Анна Львовна, я задолжал вам бифштекс! Увлекшись ветром, забыл о парусе! Позвольте пригласить вас, если вы сегодня не заняты по окончании смены.

– Конечно! – воскликнула Ася слишком радостно и чрезмерно поспешно, не поняв, при чём тут ветер и парус. Для прогулок подобного рода было уже прохладно, правда, за ним она была готова хоть в Сибирь пешком.

– После я провожу вас домой, не извольте беспокоиться.

Ася на мгновение смутилась. Но в конце концов, он не обязан знать. А то, что это знают, кажется, все – и точно знает Владимир Сергеевич, довольно часто приносящий ей чаю или конфет, – так и что?

– Я живу при клинике, Александр Николаевич.

Пришла очередь Белозерского смущаться. Он горячо и долго приносил извинения, именовал себя невнимательным болваном и всё такое. Асе это было приятно. Ей всё было приятно, лишь бы он с ней говорил. Или просто был с ней.

Через полчаса – время было довольно позднее, но не для столицы Российской империи, которая никогда не спит, – Александр Николаевич ожидал её у парадного входа. В ночи бодрствует ресторанно-кафейный Невский проспект, и, разумеется, Сашке Белозерскому будут рады в «Палкине».