Она ловко прихватила Асю за локоток, оторвав от пациента. Тот пошатнулся, но удержался и даже хохотнул вслед шутке княгини, в отличие от Аси, определившей подобное неуместной грубостью. Кого бы ещё интересовало её мнение! Сестра милосердия тревожно оглянулась: ампутант и без неё прекрасно сохранял равновесие.
– Ага! – констатировала княгиня. – Ему просто охота за молодую красивую девку подержаться! К слову, ничего постыдного в этом нет. Но вам же не соврёшь – не поедешь! – рассмеялась Вера.
Чёрт знает отчего, но на фоне всех этих безрадостных событий, идущих плотным потоком, она была в великолепном настроении. Горячий душ, свежее бельё и беседа под крепкий кофе с Георгием – более ей товарищем по духу, чем многие прочие, – вот и всё. Прошлое хоронит мертвецов, и довольно быстро. Не зря в сказках и мифах всех народов мира существует категорический императив: не оглядывайся!
– Не оглядывайся, Ася! Не оглядывайся! Ты уже дважды оглянулась! Один раз с жалостливой тревогой, другой – с суровым осуждением! – Веру переполняла энергия – перед душем она сделала гимнастику, – и княгиня беззлобно дразнила Асю. – Кроме того, ребёнок, Анна Львовна, не научится держать ложку, пока ему не вручат собственно предмет. Так и будет хрючить из серебряного корытца… Ой! У нас же малыш на леднике! И студент уже, поди, замерзает. А ты со взрослыми дядями нянчишься.
Купидон Петруша пребывал всё там же, в том же статусе – на льду в чистой простыне под капельницей. Встретила Веру и Асю Матрёна Ивановна. Порудоминский попросил заглянувшую старшую сестру милосердия побыть здесь, пока он сбегает на перекур. В мертвецкой курили все, но перемена обстановки, пусть короткая, бодрит.
Матрёна Ивановна с неодобрением относилась к странному, мягко сказать, мероприятию, затеянному Белозерским и поддержанному княгиней Данзайр.
– Не по-божески это – ни жив ни мёртв! – вместо приветствия поджала губы Матрёна Ивановна. – Но если ты распорядилась, то моё дело исполнять!
– Мотя, ты ж в боге разуверилась неоднократно, старая ты ницшеанская бестия!
– Как разуверилась, так и поверю! Ты мне свои немецкие слова не бросай! Содержим малыша хорошо. Только страшно мне. Не могу понять, дышит или нет.
Вера стала на колени у лохани, проверила глубокие рефлексы.
– Мало твоему Белозерскому зверушек мучить. Теперь вот и до детей добрался! – не унималась Матрёна.
– Не ворчи, Мотя! Наука – она как поэзия. Увидишь, наш Белозерский, – подчеркнула она, – скажет своё слово. Глубокие рефлексы хороши, отменный признак!
Вера поднялась. Внёсся Александр Николаевич, размахивая саквояжем. Подсобка мертвецкой казалась ему лучшим местом на земле. По ряду причин. Он старался отгонять от себя всякие глупые шаблонные мысли. Он, в конце концов, не Том Сойер, не жертва навязанных стереотипов! Иначе разве хватило бы у него смелости…
Матрёна, состроив скифскую бабу, попыталась выйти из подсобки, но никак не могла разминуться с ординатором. Она даже не собиралась с ним здороваться.
– И-и-эх, Матрёна Ивановна! – обхватил её Белозерский и чуть покружил. – Любви в нас нерастраченной – залежи!
– Поставь меня немедленно! Вот дурной! – завопила Матрёна, тут же растаяв.
Не заразиться жизнерадостностью Александра было невозможно. У Веры глаза смеялись. А вот Ася с недоумением смотрела то на Белозерского, то на княгиню и никак не могла понять, почему им это так просто. Она и объяснить не смогла бы, что «это».
Александр поцеловал Матрёну в щёку и прошептал:
– Вы же знаете, что Иван Ильич по вам сохнет?
– Ни он, ни я не засохнем уж больше, чем зачерствели! Вот ты, малой, Веры берегись! И её люблю, и тебя люблю. А в одно не складывается. Понял? – сказала она ему на ухо.
Но какая молодая горячая кровь обращает внимание на ворчливую ерунду пусть даже замечательного человека.
– Тьфу, ненормальные! – отвесив общий привет, Матрёна оправила на себе крахмальную форму. – Дел невпроворот! За мной! – скомандовала она Асе и вышла из подсобки.
Анна Львовна поспешила за непосредственной начальницей, успев подумать, что княгиня хотя бы погоняла, называя её по имени-отчеству.
Оставшись вдвоём, доктора сосредоточились на маленьком пациенте.
– Вера Игнатьевна, полагаю, вы осведомлены, что Пауль Эрлих установил присутствие в плазме крови особых белков, способных нейтрализовать микробные и вирусные тела?
– Я знаю Эрлиха и одно время была увлечена его сывороточно-контрольной теорией. Только поэтому я и позволила тебе развивать сей опасный опыт. Неужто думаешь, доверилась наотмашь? – усмехнулась Вера.
Ординатор насупился.
– Проблема, Саша, в том, что противоинфекционные вещества крови, или, как Пауль их называет, антитела, – строго специфичны.
– Насколько строго? Кухарка может взять в руки метлу, а дворник – сварить кашу. При всей «строгой специфичности» кухарки и дворника.
– Ты остёр! Разумеется, теория боковых цепей…