Община Святого Георгия

Донельзя уставшая Матрёна Ивановна зашла в сестринскую в надежде хоть полчаса соснуть. На столе лежала записка. Она прочла её, и усталость как рукой сняло на выбросе из надпочечных вен тех самых удивительных веществ. Матрёна ахнула и с места поднялась в галоп.

На заднем дворе Иван Ильич нёс вёдра, полные овса, в конюшню. Кравченко курил у госпитальной кареты. Сбив извозчика и тем доставив радость мелким птахам, Матрёна подлетела к фельдшеру, тыча ему в нос бумагу.

– Эта дурища! Смотри! Вот!

Владимир Сергеевич, пробежав глазами записку, бросил папиросу и понёсся со двора, старшая сестра милосердия припустила за ним.

Иван Ильич отряхнулся, отгоняя птиц, что смог – сгрёб в вёдра, ворча:

– Как не понос, так золотуха!

Ася, забежавшая в сестринскую, записки на столе не обнаружила. И пустилась мелкой рысью по следам Матрёны.

Извозчик мастерски увернулся от Анны Львовны, вылетевшей из дверей клиники.

– Иван Ильич, Матрёну Ивановну не видали?

– Убёгла! Туда убёгла, к воде, значить. С фершалом. Цидульку ему какую-то показала – и обое в аллюр.

Проводив взглядом убегающую Асю, Иван Ильич, крякнув, уселся мастерить самокрутку. Клюква была накормлена и напоена, конюшня прибрана, все утрешние дела справлены, можно и перекурить со вкусом.

– Дело делай как следует – и носиться не придётся как оголтелым.

Тем временем Белозерский управился с повязкой на шее пациента. Лицо последнего всё ещё лучилось счастьем. Так чувствует себя человек, уже простившийся с жизнью в бурных водах, и вот в последний момент протянута рука помощи, и ничто теперь – как минимум недолгое время – не омрачит простой бесценной радости наполнять лёгкие воздухом. Радости, не осознаваемой каждое мгновение и оттого не полагаемой радостью.

– Писать умеешь?

Мужик кивнул.

– Садись сюда, – Белозерский пригласил его за лекарский стол. – Вот тебе бумага, карандаш. Пиши пока. Имя. Фамилию. С какого года. Где работаешь. Я скоро…

Александру Николаевичу не терпелось выяснить, что могло заставить Асю ослушаться врачебного указания и бросить его самого накладывать повязку. Нет, с ординатора Белозерского корона не упала, он не раз делом доказал, что не чурается сестринской работы. Ему было волнительно за Асю, в свете последних событий, и ещё потому, что он так и не смог поутру найти нужных слов, хоть бы и по прогрессивному Фройду.

Иван Ильич попыхивал самокруткой, когда ординатор вышел на крыльцо. Александр Николаевич рта не успел открыть, как извозчик махнул рукой:

– Туда! Туда бегите! Все туда бегут, ну и вы скорей бегите, как же оно без вас-то!

Белозерский застыл на мгновение, осмысливая, и помчался. Иван Ильич, сладко затянувшись горьким дымом, выпустил его в небеса.

– А больничка на нас с кобылой будет!

Спустя минуту на задний двор вышел ординатор Концевич, слегка поёживаясь от утренней питерской промозглости, особо неприятной в этот час. Потянувшись, закурил.

– А вы, доктор, что ж не бежите? – поинтересовался Иван Ильич.

Дмитрий Петрович от неожиданности бросил взгляд на извозчика не высокомерный, по обыкновению, а искренне недоумевающий.

– А то и правильно, Митрий Петрович! Не бежите – и далеко пойдёте!

Концевич хмыкнул, но до беседы с извозчиком не изволил снизойти.

На гранитной бровке Невы двое молоденьких полицейских под руководством городового вытаскивали баграми тело молодой женщины. Немногочисленные зеваки из раннего люда с любопытством наблюдали, крестясь, охая и сплёвывая, ибо нет для живого человека зрелища притягательней, чем посторонняя смерть. Нёсшийся на всех парах Кравченко вдруг застопорился и осел, схватившись рукой за левую половину груди. К нему подлетела запыхавшаяся растрёпанная Матрёна.

– Ты что, Владимир Сергеич?

Фельдшер стал сереть на глазах и смиренно лёг на тротуар. Спас его мальчишка Егор – видимо, такое было предназначение у этого подростка – спасать. Справедливо рассудив, что карамельная мастерская – это дело, но отчего бы поутру ещё и газет не продать? – он привычно оказался в эпицентре событий. С важностью солидно пожившего типа – и увы, отчасти так оно и было, – он сообщил Матрёне, расстёгивающей Кравченко воротник:

– Лизка. Из уличных. Пять раз топилася! Интересно, сызнова откачают? Если откачают, вот ужо Василий Петрович ей задаст! Он ей каждый раз задаёт, а она снова-здорово – бултых! Ну что ты с курвой делать будешь!

С чувством выполненного долга Егорка понёсся дальше, газеты сами себя не продадут.

– Не она это! – заорала Матрёна Ивановна, отвесив Владимиру Сергеевичу пощёчину. Это было лишним, он уже и так розовел. Слова мальчишки сняли спазм с миокарда, кровь снова понесла к сердечной мышце живительный кислород. Он кое-как сел.

Тут к ним и Ася подбежала, голося на ходу:

– Матрёна Ивановна! Владимир Сергеевич! Я… Я пошутила!