– В любом случае… – добавила Рибс, отвернувшись, чтобы сплюнуть на булыжную мостовую. – В любом случае, думаю, он уже знает, что мы влезли к нему в кабинет и рылись в его бумагах. И знает, что мы были у Паука. Минут пять на размышления – и он сложит два плюс два, да еще не только расскажет, что мы задумали, но и угадает, о чем мы говорили, чт
Когда Оскар, снова надев ботинок, осторожно ступил на ногу и посмотрел на Рибс с облегчением, они перешли уже оживившуюся улицу, проскальзывая между скрипящими повозками и уворачиваясь от брызг грязи, летящих из-под конских копыт, и стали искать дорогу к площади Грассмаркет.
По улице под зонтиками деловито шагали молодые клерки и чинно шли пожилые лавочники в мокрых пальто и шляпах, но женщин в этот час видно не было. Ребята передвигались медленно – три маленькие фигурки в одинаковых плащах. Поскольку Оскар был еще довольно юн и говорил с заметным польским акцентом, а Комако с ее азиатской внешностью никак не могла сойти за местную, было решено, что разговаривать с незнакомцами будет Рибс. Она оказалась довольна этим решением, даже немного уложила свои непокорные рыжие волосы и, лизнув палец, разгладила брови, как будто это что-то меняло. Потом Рибс постаралась придать своему голосу наибольшую вежливость – в своем представлении.
– Прошу меня извинить, не будете ли вы так любезны сообщить мне местонахождение свечного заведения на площади Грассмаркет? – выговорила она, поглядывая на Комако в поисках одобрения.
– Ужасно, – сказала та.
– Ага, – согласился Оскар.
Но Рибс лишь усмехнулась и подмигнула им:
– Вам следовало бы проявить чуть больше почтительности, дражайшие господа.
– Что за «дражайшие»? Никто так не говорит.
– Никто, – эхом повторил Оскар.
В тот момент они стояли под протекающим карнизом какой-то таверны на углу людной улицы. Рибс была настроена все так же позитивно.
– Да вы просто не имеете никакого представления о манерах, грубияны. Я говорю изысканно, как чертова королева.
С этими словами она ухмыльнулась и, распахнув дверь прокуренного паба, вошла внутрь и скрылась из виду. Комако потерла озябшие руки. Мимо Оскара медленно проплыл высокий констебль в темном непромокаемом плаще. Его глаза, обрамленные густыми бровями, на мгновение задержались на них, но затем он продолжил путь. Комако удивилась тому, как быстро забилось ее сердце.
У Оскара нашелся другой повод для беспокойства.
– Разве мы не должны были оставить мисс Дэйвеншоу записку или что-то в этом роде? Чтобы она не волновалась?
– Она не может читать, Оскар, – ответила Комако.
– Я знаю, – угрюмо кивнул тот. – Я имею в виду… сообщение… какого-то рода… Неприятно думать, что она волнуется, вот и всё.
Комако это тоже не нравилось. Мисс Дэйвеншоу была строгой, но справедливой и доброй. Она положила руку мальчику на плечо.
– Чарли и Марлоу разберутся, – произнесла она. – Они скажут ей, что мы отлучились. Мы ведь оставили в Карндейле все свои вещи, значит, вернемся.
– Но что, если Чарли и Марлоу тоже не на уроке?
– А где же они еще могут быть?
Оскар недовольно пожал плечами и смахнул с себя капли дождя. Позади них раздался ехидный голос Рибс:
– Не иначе как завтракают со стариной Бергастом.
Комако повернулась и увидела, как подруга накидывает на свою рыжую шевелюру капюшон.
– Я так не думаю, – сказал Оскар.
– Ну, что ты выяснила? – нетерпеливо спросила Комако, показывая на паб.
– Ну, для начала стоит отметить, что мой акцент их впечатлил, – с достоинством произнесла Рибс. – Как же я их очаровала!
– Рибс, – строго одернула ее Комако. – Что тебе сказали про
– Не слыхали о такой, – пожала плечами Рибс.
– Ну а про площадь Грассмаркет? Должны же они знать, как туда пройти?
– Ну-у, – протянула Рибс. – Вообще-то у меня не было возможности…
Но тут Комако увидела, что к ним снова идет констебль в черном дождевике. Это был грузный мужчина с густыми рыжими усами, в полумраке придававшими ему довольно свирепый вид и делавшими его немного похожим на кота. Он не сводил глаз с Рибс и Оскара. Комако быстро подхватила их под локти и повела прочь.
– Нам пора… – прошипела она.
И они принялись продираться сквозь толпы клерков, ступая по щиколотку в воде вдоль дорожных столбиков, чтобы обойти их. Закон о бродяжничестве давал констеблю право задержать их при малейшем подозрении, а меньше всего им сейчас нужны были проблемы с полицией. Ребята не бежали, но шагали так быстро, что прохожие бросали на них осуждающие взгляды.
– Вы трое! Эй! – окликнул их констебль.