Обжалованию не подлежит

Азимов внезапно сжал кулаки, вскочил с кресла.

— Подлецы! Нет, какие подлецы, а? Я бы их!

— Перестань, — дружески попросил Прозоров. — Эти подлецы сослужили нам неплохую службу.

— Как же обман? Дискредитация милиции? Они действовали от нашего имени, представляешь? Позорили нас! Это самое страшное преступление, за которое нет и не должно быть пощады!

Прозоров отложил журнал в сторону:

— Ты не понял меня, Тимур Назарович. Я не имел в виду эту сторону вопроса.

— Не имел, — немного тише произнес Азимов. — Я вижу в действиях этих людей только эту сторону. Это же диверсия! Да-да! Самая настоящая диверсия!

— Сдаюсь, — признал себя побежденным Прозоров.

Джаббаров сказал:

— Ты иногда чересчур горяч, Тимур Назарович. Учись сдерживать чувства.

— Я не понимаю, — внезапно остыл Азимов. — Ладно. Давайте поговорим о деле.

— Давайте, — оживился Прозоров.

— Итак, что нам известно об «иностранцах»? — Джаббаров воспользовался словом, которое сам предложил вчера перед операцией.

Ответил Азимов:

— Мало, Касым Гулямович. Мы знаем только фамилии и адреса.

— Это не так уж и мало, — сказал Прозоров. — Касым Гулямович, ты обратил внимание на фамилии, которыми «иностранцы» назвали друг друга? Вот взгляни. — Прозоров протянул Джаббарову листок из блокнота. — Борисов — Гадаев Борис Афанасьевич. Семенов — Гроссман Семен Семенович. Степанов — Халов Степан Иванович. Фамилии образованы от собственных имен. Иначе поступил только главарь — Золотов, то есть Аганов Виктор Александрович. — Прозоров умолк, не спуская глаз с Джаббарова.

— Интересно, — посмотрел Джаббаров на листок из блокнота. — Тебе это ни о чем не говорит?

— Говорит, — сказал Прозоров.

— О чем?

— О мелком тщеславии этих людей.

— О чем, о чем?

— О тщеславии... Они оставили часть своего «я» в фамилиях.

— Гмм, — постучал Джаббаров пальцем по столу.

Азимов удивленно потянулся к Прозорову.

— Если верить твоей версии, то Аганов должен первый сознаться во всем? Он не сохранил свое «я».

— Не знаю, — задумался Прозоров. — Может быть, наоборот: он окажется наиболее крепким орешком.

Джаббаров спросил:

— А фамилия Рыжевского — Григорьев?

Прозоров пожал плечами:

— Это не трудно узнать. Жаль, конечно, что мы вчера потеряли его. Возможно, Соломина выручит нас? Она, по-моему, довела дело до конца. У этой девушки крепкая хватка.

— Я схожу к ней, — сказал Азимов.

— Оперуполномоченному Кумкову, который следил за Рыжевским, нужно посоветовать действовать так, как действовали оперуполномоченные Батраев и Савицкий, следя за квартирой Аганова. Они проследили за каждым его шагом. — Джаббаров поставил карандаш в металлический стаканчик, вынул из сейфа листы допроса. — Я думаю, кто-нибудь из задержанных назовет фамилию Рыжевского. Илья Кириллович, пришли Аганова.

— Ты собираешься начать с главаря?

— Возможно, Аганов — не главарь, не будем пока гадать. Я просто хочу проверить твою версию.

— Я-я-ясно, — растянул слово Прозоров.

20

Золотов-Аганов был высокого роста, худ, с длинным острым носом, небольшими глубоко посаженными глазами. Просторный темный костюм мешком висел на его костлявой фигуре.

Сел он осторожно, будто боялся, что стул не выдержит, огляделся, положив руки на острые колени.

— Вы знаете, где находитесь? — начал допрос Джаббаров.

— Знаю.

— Советую вам быть с нами откровенным. Это облегчит ваше положение. Вы задержаны с поличным на месте преступления. Соответствующий акт и показания свидетелей лежат в этой папке.

— Скажите, что привело вас в дом Халова?

— Дела, — пожал плечами Золотов-Аганов.

— Какие?

— Мне нужно было устроить на работу Семена Семеновича.

— Гроссмана?

— Да.

— Разве это делается на квартире?

— Иногда.

— Разъясните.

— Стоит ли отнимать у вас время на такие пустяки?

— Кто должен был устроить Гроссмана на работу? — Джаббаров с минуту внимательно смотрел на Золотова-Аганова.

— Халов.

— Где он служит?

— На резиновом заводе.

— Кем?

— Начальником отдела кадров... Извините, пожалуйста, нет ли у вас валерьяновых капель? У меня больное сердце.

— Вы получите медицинскую помощь, если в этом появится необходимость... Шесть тысяч предназначались ему?

— Мне это неизвестно.

— Вы видели деньги?

— Я не понимаю, о чем вы говорите!

— Даже так?

Золотов-Аганов скривил губы. Джаббаров подумал, что этот человек наверняка попортит ему немало крови, однако не подал вида — с прежним спокойствием продолжал допрос.

— Какую роль в вашем деле играл Рыжевский?

— Может, вы скажете, кто это?

— Вы не знаете?

— Нет.

Джаббаров перевел взгляд на милиционера, стоявшего у двери.

— Уведите.

— Есть, товарищ майор, — шагнул к столу милиционер.

— Приведите Халова.

Степан Халов начал с порога:

— Меня решили скомпрометировать. Я бы все равно не принял Гроссмана на работу. Я требую наказать виновников. Надо же дойти до такой страшной низости! Я до сих пор не могу прийти в себя. Будто обухом ударили по голове.

— Садитесь, — сказал Джаббаров.

— Спасибо... Никогда, слышите, никогда я не шел против совести и закона. Мне не семнадцать лет. Слава богу, знаю, что такое жизнь.

— Однако своих друзей вы, очевидно, не знаете?

Степан Халов тяжело вздохнул:

— Очевидно.

— Зачем они привели к вам Гроссмана?