Обжалованию не подлежит

— Я же говорю вам: хотели скомпрометировать мое честное имя. Аганов метил на мое место. Понимаете?

— Вы не ошибаетесь? — преувеличенно удивленно протянул Джаббаров. — На вид Аганов вполне порядочный человек. Я бы никогда не подумал, что он способен на подлость.

— Внешность обманчива.

— Пожалуй, вы правы.

Минуты полторы в кабинете стояла тишина. Прозоров и Азимов с любопытством смотрели то на Джаббарова, то на Степана Халова — ждали, чем закончится этот затянувшийся диалог.

— Может, мы все-таки поговорим откровенно?

— Я совершенно откровенен с вами.

— Степан Иванович, — встал Джаббаров, — забудьте вашу нелепую легенду. Она шита белыми нитками. У кого из вас появилась идея шантажировать людей?

— Ни у кого, — помедлил с ответом Халов.

— Аганов сказал, что это идея ваша.

— Он не мог так сказать. — Степанов-Халов сдавил ладонями голову. — Я ничего не знаю. Уверяю вас.

— Вы знаете Рыжевского?

— Это знакомый Гадаева.

— Как его настоящая фамилия?

— Рыжевский... Впрочем, не знаю. Не интересовался. Не имел такой надобности. Спросите у Гадаева.

— Может быть, Рыжевский-Григорьев?

— Оставьте меня в покое!

— Это ваше последнее слово? — спросил Джаббаров.

— Да.

— Кого вы боитесь? Аганова?

Степанов-Халов не то вздрогнул, не то пожал плечами, повторил еще раз, правда, без прежней настойчивости.

— Оставьте меня в покое!

— Уведите, — приказал Джаббаров милиционеру. — Приведите Гадаева.

Борисов-Гадаев не кричал, не изворачивался, не делал удивленных глаз: он смотрел прямо перед собой и беспрерывно повторял, как молитву, одним и тем же голосом:

— Я ни в чем не виноват! Я честный советский человек!

Его тоже увел милиционер и привел Семенова-Гроссмана. Тот осторожно сел на стул и, оглядев кабинет, пригладил редкие пушистые волосы. Он, по-видимому, неважно чувствовал себя: то и дело прикладывал ладонь к левому виску.

— Дайте, пожалуйста, сигарету.

Джаббаров протянул пачку.

— Благодарю вас.

Семенов-Гроссман жадно затянулся, откинув голову назад, долго глядел в потолок, словно увидел на нем свое изображение.

Джаббаров решил не торопить события — взял свой любимый красный карандаш и принялся чертить на чистом листе бумаги квадраты и треугольники.

Прозоров тоже сделал вид, что его вовсе не интересует следствие, потянулся опять к журналу «Советская милиция», перевернул несколько страниц.

Азимов внимательно следил за Семеновым-Гроссманом. Он чувствовал, что именно этот человек может рассказать все о себе и о своих сообщниках.

Семенов-Гроссман, действительно, мог рассказать о себе и о своих сообщниках все. Он давно тяготился их обществом.

Сначала легкомысленно впутался в мошеннические сделки новых приятелей, не задумываясь над последствиями. Потом, когда ему стало ясно, что провал неизбежен и что его уже ничто не спасет — ни связи, о которых постоянно говорил Аганов, ни деньги, полученные нечестным путем, он тяготился происшедшим, но не мог уже ничего изменить.

— Я вам все расскажу. Только, пожалуйста, еще сигарету, если можно. В горле что-то першит.

— Прошу.

Семенов-Гроссман снова жадно затянулся, помолчал еще немного, взглянул на часы, висевшие за спиной Джаббарова, нервно потер лоб.

21

— Как мы действовали? Узнавали, кто имеет грешок, накидывали петельку и начинали тянуть. Иногда операция удавалась, иногда — нет.

Одной из удачных операций Семенов-Гроссман считал «обработку» начальников из «Главметаллпосуды». Собственно, с нее и началось все. Во-первых, сколотилась группа, действовавшая по единому плану и подчиненная единой дисциплине, во-вторых, нашелся ее вдохновитель — Аганов, человек, прошедший, как он выражался, настоящую джентльменскую школу.

Несколько лет назад сотрудники базы «Главметаллпосуды» Данов и Петровский привлекались к уголовной ответственности за кражу листового железа. По каким-то неизвестным причинам они не были осуждены. Это стало известно Аганову, и он вместе с Гадаевым и Халовым явился на базу в конце рабочего дня.

— Из ОБХСС, — сунул Аганов под нос Данову красную книжечку. Потом повернулся к Гадаеву: — Заберите обоих!

Данов и Петровский растерялись. Они разрешили увезти себя домой и дали согласие на обыск квартир.

— Тысяч по десять одолжили? — спросил Прозоров.

— По пять... Был другой случай, мастер сиропного цеха Гориц охотно поделился с нами, — продолжал Семенов-Гроссман. — Он отдал нам тридцать тысяч.

Работая мастером сиропного цеха общепита текстилькомбината, Гориц хорошо знал технологию изготовления напитка; добрую половину сиропа реализовывал налево, получая за это в месяц по пять-шесть тысяч рублей.

— Рискнем? — спросил Аганов.

— Безусловно, — поддержал Гадаев.

План операции разработали вместе и стали ждать удобного случая. Вскоре стало известно, что Гориц подготовил машину с сиропом для незаконной реализации.

— Держитесь смело, — напутствовал Аганов Халова и Гадаева.

Гориц от страха потерял дар речи. Он только кивал головой, когда на него набросились с вопросами Аганов и Халов. Гадаев стоял в стороне, у старого дерева, недалеко от ворот комбината: он должен был предупредить в случае опасности.

— Опечатайте машину! — распорядился Аганов.