— Нет его, поди, уже, Гринберга-то! В окно убег!
— С четвертого этажа? Что-то, бабка, ты мудришь!
— Ежели надоть, с десятого сиганешь.
За дверью послышались шаги, робкие, нетвердые, щелкнула задвижка, и по двери зашарили торопливые руки. На площадке воцарилась напряженная тишина.
Наконец, дверь распахнулась. На пороге, с чугунной пепельницей в руке, стояла Софочка. Она глухо сказала:
— Я убила его!
Никто не проронил ни слова. Тишина на площадке стала еще ощутимее и напряженнее.
Азимов, отстранив Софочку, шагнул через порог, побежал в открытые двери, ведущие в гостиную. В гостиной остановился, оглядел все: шифоньер, книжный шкаф, аквариум, задержал взгляд на колеблющихся занавесках; метнулся к ним, быстро раздвинул, замер у входа в спальню.
Гринберг-Рыжевский лежал на широкой деревянной кровати, свесив с нее правую руку и правую ногу, повернув окровавленное лицо к окну.
— Видите, товарищ лейтенант, видите!
Азимов обернулся к Софочке, сурово сдвинув брови, сказал:
— Гражданка Соломина, помолчите!
Азимов подошел к кровати, склонился над Гринбергом-Рыжевским, потянулся к правой руке — рука дрогнула. Азимов взволнованно потрогал усы, громко покашлял в кулак, склонился снова и провел ладонью по опущенным векам Гринберга-Рыжевского. Он открыл глаза и уставился на Тимура, словно увидел привидение.
— Ка-ак вы с-сюда п-попали?
Азимов не успел ответить. К Гринбергу-Рыжевскому приблизилась Софочка и произнесла не то с сожалением, не то с недоумением:
— Жив?!
25
Через три дня в уголовном розыске появились «потерпевшие»: Данов и Петровский. Допрос снимал Прозоров.
Данов не поднимал глаз. Он хорошо знал законы и понимал, что ему придется отвечать за преступление, которое вынудили его совершить мошенники.
Прозоров спокойно наблюдал за Дановым. За многолетнюю работу в уголовном розыске ему доводилось встречаться с преступниками самых различных «специальностей» — с домушниками, с наводчиками... Одни сразу рассказывали о совершенных преступлениях, другие отрицали всё, несмотря на улики и показания свидетелей.
Данов, кажется, относился ко второй категории. Он сразу начал отпираться.
— Значит, вы никому не давали денег?
— Не давал.
— У вас в квартире никто не производил обыск?
— Никто.
— Я бы не советовал вам обманывать.
— Я не обманываю.
— Вспомните, может, все-таки, вы давали деньги? Это очень важно.
— Для кого?
— Для вас.
— Для меня? Не давал.
— Вас никто не арестовывал?
— Никто.
Прозоров вынул из стола фотокарточку Аганова и положил перед Дановым, внимательно следя за его лицом.
— Узнаете?
Данов посмотрел на фотокарточку, устало пожал плечами, переведя взгляд на Прозорова:
— Кто это?
Прозоров заколебался: может быть, Гроссман обманул? В таком случае, зачем? Чтобы обелить себя? Или чтобы оттянуть время? У него все равно не было никаких шансов.
Зазвенел телефон.
Данов вздрогнул, нервно сцепил руки на коленях, втянул голову в плечи, словно почувствовал опасность.
Прозоров поднял трубку:
— Да.
— Здравствуйте, товарищ капитан.
— Здравствуйте, товарищ майор. — Прозоров узнал голос Джаббарова, хотя в трубке и раздавались резкие шорохи.
Джаббаров был официален. По-видимому, кто-то уже успел испортить ему настроение или в его кабинете находились посторонние люди.
— Вы один?
— Нет.
— Данов?
— Да.
— Не сознается? Мне показалось, что вам без особого труда удастся расположить его к себе. Очевидно, я что-то не учел.
— Все будет в порядке, товарищ майор.
Прозоров скосил глаза на Данова. Данов внимательно прислушивался к телефонному разговору, должно быть, догадывался, что речь идет о нем.
— С Петровским беседовали?
— Нет еще.
— Я уезжаю в министерство. Буду часа через два. Думаю, что к этому времени вы порадуете меня.
Прозоров положил трубку на рычаг телефона и возвратился к прерванному допросу.
— Давайте все-таки уточним: знаете вы этого человека или нет, — Прозоров снова показал Данову фотокарточку Аганова.
— Не знаю.
— Нам известно, что вы давали ему деньги, — сказал Прозоров. — У нас есть люди, которые подтвердят это. Неужели вы думаете, что мы пригласили вас сюда, не имея достаточных фактов, чтобы изобличить вас?
Данов медленно наклонился вперед:
— Кто эти люди?
— Кто? — Прозоров положил на стол вторую фотокарточку. — Вот.
— Вахтер?
— Да.
— Он не имеет права давать показания.
— Почему?
— Родственник.
— Ваш?
— Моя сестра замужем за ним.
— Двоюродная?
— Д-да.
У Данова расширились глаза. Он, по-видимому, не ожидал от Прозорова такой осведомленности — считал, что у него нет изобличающих фактов, что ему просто хотелось подчеркнуть, что милиция все видит и все знает, поэтому нет смысла запираться.
Прозоров положил на стол третью фотокарточку.
— Этот человек тоже может кое-что сказать.
— Кто это?
— Не узнаете?
— Нет.
— Неужели?
— Простите. — Данов взял фотокарточку, повертел в руках, презрительно скривил губы. — Рыжевский?
— Узнали. Очень приятно.
— Он тоже не может быть свидетелем.
— Почему? Тоже родственник?
— Тамбовский волк ему родственник, — положил Данов на место фотокарточку.
— В чем же дело?
— Ни в чем.