Очарованная душа

(«Да ну тебя!» — думала Сильвия.)

— Думаю, как ты, дорогая!

И всё это ничуть не мешало им восхищаться друг другом. Но только немного стесняло, когда они разговаривали.

А чем заполнить время, когда они совсем одни в унылом доме, на самой опушке леса, когда перед ними обнажённые поля, а над ними низкое осеннее небо, сливающееся в тумане с голой равниной? Напрасно Сильвия говорила и сама верила, будто обожает деревню, но сельские развлечения ей быстро прискучили; здесь у неё не было дела, не было цели, она слонялась как тень. Природа, природа!.. Скажем откровенно: природа наводила на неё скуку. Нет! Препротивные тут края… Просто невыносимы все эти напасти: ветер, дождь, грязь (грязь на парижских улицах, напротив, ей нравилась); за ветхими перегородками шмыгали мыши, пауки забирались в комнаты, на зимние квартиры, а это ужасное зверьё — комары — по ночам трубили и пировали на её руках и ногах. Много слёз она пролила из-за них, от досады и раздражения. Аннету же радовали вольные просторы и уединённая жизнь с любимой сестрой, скука её не брала, она смеялась над комариными укусами и, позвав Сильвию с собой на прогулку, шагала по грязи, не примечая, что сестра недовольна, насупилась. Порыв ветра с дождём пьянил её; она забывала о Сильвии. Шла большими шагами по вспаханной земле или по лесной тропинке, встряхивая мокрые ветви; не скоро вспоминала она о покинутой сестре. А Сильвия, надувшись, с сокрушением рассматривала в зеркале своё припухшее лицо, умирала от скуки и думала:

«Когда же мы вернёмся?»

И всё-таки среди тысячи и одного намерения у младшей Ривьер было одно доброе, стойкое намерение, и ничто не могло его изменить, а деревенский воздух лишь придал ему новизну. Она любила своё ремесло. Любила по-настоящему. Она принадлежала к крепкой семье парижских рабочих; труд, иголка и напёрсток были её потребностью, ей хотелось занять свои пальцы и мысли. У неё был врождённый вкус к шитью; она испытывала физическое наслаждение, часами ощупывая материю, лёгкую ткань, шёлковый муслин, делая складки, сборки, щёлкая пальцем по банту из лент. Да и умишко её, который, слава богу, не пытался понимать идеи, загромождавшие умную голову Аннеты, знал, что тут, в своей области, в царстве тряпок, и у него есть идеи, которыми можно заинтересовать кого угодно. Так что ж, прикажете отказаться от этих идей? Говорят, что самое большое удовольствие для женщины носить красивые платья! Для женщины, по-настоящему даровитой, ещё большее удовольствие их творить. И раз вкусив это удовольствие, уже нельзя от него отрешиться. В изнеженной праздности держала Сильвию сестра, и когда прекрасные руки Аннеты скользили по клавиатуре, Сильвия с тоской вспоминала лязг больших ножниц и стук швейной машины. Если бы кто-нибудь преподнёс ей все произведения искусства на свете, они не заменили бы ей милого безголового манекена, который драпируешь, как вздумается, вертишь и перевёртываешь, перед которым приседаешь, которого исподтишка теребишь или, подхватив, кружишься с ним в танце, когда закройщица выйдет. Только несколько слов роняла Сильвия, но по ним нетрудно было угадать ход её мыслей, и Аннета, сердясь и видя, как загораются глаза сестры, понимала, что мысленно Сильвия уже за работой.

И вот когда они вернулись в Париж и Сильвия заявила, что она переедет к себе домой и возьмётся за постоянную работу, Аннета вздохнула, но не удивилась. Сильвия ждала, что её решение примут в штыки, поэтому вздох и молчание сестры растрогали её сильнее, чем любые слова. Она подбежала к Аннете, сидевшей в кресле, опустилась перед нею на колени, обняла, поцеловала.

— Не сердись на меня, Аннета!

— Дорогая, — ответила Аннета, — твоё счастье — моё счастье, ты ведь знаешь.

Но ей было тяжело. Сильвии тоже.

— Не моя это вина, — сказала она, — я так тебя люблю, верь мне!

— Знаю, девочка, верю.

Она улыбалась, но ещё раз глубоко вздохнула. Сильвия, стоя на коленях, ладонями сжала её лицо, приникла к нему:

— Не смей вздыхать! Глупышка! Если будешь так вздыхать, я не уйду. Ведь я не живодёрка.

— Конечно, нет, дорогая… Я не права, больше не буду… Да я и не упрекаю тебя. Просто тяжело расставаться.

— Расставаться… Новое дело! Глупышка! Будем видеться, каждый день видеться. Ты придёшь. Я приду. Комнату мою ты сохранишь. Уж не надумала ли ты отнять её у меня? Нет, нет, она моя, не отдам. Только устану — приеду понаслаждаться. Или так: вечер, ты меня не ждёшь, я прихожу в неурочный час, у меня ключ, вбегаю и застаю тебя врасплох… Смотри не вздумай проказничать! Вот увидишь, сама увидишь, мы ещё больше подружимся, и всё у нас пойдёт ещё лучше. Расстаться! Да разве я брошу тебя, разве я могу обойтись без своей расчудесной Аннеты?

— Ах подлиза, нахальная девчонка! — сказала Аннета, смеясь. — Ловко заговариваешь зубы! Врунишка ты, мошенник!

— Аннета! Перестань браниться! — строго заметила Сильвия.

— Ну, хорошо. Пусть только — врунишка… Так можно?

— Это ещё так-сяк, — сказала Сильвия великодушно.

Она бросилась Аннете на шею, стала душить её в объятиях.