Очарованная душа

Светские развлечения и научные занятия заполняли лишь небольшую часть её времени. А по-настоящему жизнь бывала насыщена, когда Аннета оставалась наедине с собой. В долгие вечера и в часы ночи, когда сон бросает душу, а вместе с ней и горячечные мысли, в мир бодрствования, будто вал, что, отхлынув, оставляет на берегу мириады живых существ, выхваченных из чёрных пучин океана, Аннета созерцала прилив и отлив внутреннего своего моря и берег, усеянный его дарами. То был период весеннего равноденствия.

Не все силы, разбушевавшиеся в Аннете, были для неё новостью; пока мощь их приумножалась, умственный взор её проникал в них исступлённо и зорко. От их противоречивых ритмов сердце томилось, замирало… Нельзя уловить, есть ли в этом сумбуре какой-нибудь внутренний порядок. Неистовый взрыв чувственности, раскатом летнего грома всколыхнувший сердце Аннеты, надолго оставил отголосок. Хотя воспоминание о Туллио и стёрлось, но внутреннее равновесие было нарушено. Спокойное течение жизни, без всяких событий, вводило Аннету в обман: можно было вообразить, будто ничего и не происходит, и беспечно повторять возглас сторожей, раздающийся дивными ночами в Италии: «Tempo sereno!..»[36]. Но жаркая ночь снова вынашивала грозы, и неустойчивый воздух трепетал от тревожных дуновений. Вечное смятение. Души умершие, оживающие сталкивались, встречались в этой пылкой душе… С одной стороны, опасное отцовское наследие, забытые, заснувшие вожделения вдруг поднимались, словно волна из глуби морской. С другой — силы, идущие им наперекор: душевная гордость, страстное стремление к чистоте. И ещё одна страсть — стремление к независимости, которая так властно вмешивалась в её отношения с Сильвией и которой были суждены — Аннета с тревогой это предчувствовала — другие, более трагические, столкновения с любовью. Эти движения души занимали её, заполняли её досуг в долгие зимние дни. Душа, словно куколка, прятавшаяся в коконе, сотканном из затуманенного света, грезила о будущем и прислушивалась к себе, грезящей…

И вдруг почва уходит из-под ног. Какие-то провалы в сознании, как бывало нынешней осенью, в Бургундии, пустоты, в которые низвергаешься… Пустоты? Нет, не пусто там, но что же происходит в глубинах? Странные явления, неприметные, а может быть, и не существовавшие ещё десять месяцев назад, возникшие в дни летней встряски, повторялись всё чаще. У Аннеты было смутное чувство, что бездны в сознании зияют порой и по ночам, когда она спит тяжёлым сном, словно загипнотизированная. Она выбиралась оттуда, будто появившись издалека, и ничего не помнила, однако же её преследовала неотвязная мысль, точно видела она что-то очень значительное, какие-то миры, нечто неописуемое, — то, что выходит за пределы, допускаемые, постигаемые разумом, что-то животное и что-то сверхчеловеческое, поражающее нас в чудовищах древнегреческих скульпторов, в пастях химер на водостоках соборов. Ком глины, липнущей к пальцам. Чувствовалась живая связь с неведомым миром снов. Было тоскливо, стыдно, тяжело; унижало и терзало жгучее ощущение, будто ты в сообщничестве, но не можешь понять, в каком же. Всё тело на несколько дней пропитывалось противным запахом. Словно она, сберегая тайну, проносила её среди нестойких впечатлений дня, и её прятали за семью замками гладкий безмятежный лоб, безразличный взгляд, устремлённый внутрь, и руки, благоразумно скрещённые на груди, — спящее озеро…

Аннета вечно витала в грёзах — и на шумной улице, и в университете, и в библиотеках, где она усердно занималась, и в гостиных, за пустой светской болтовнёй, которую оживляют лёгкий флирт и лёгкая ирония. На вечерах замечали, что у девушки отсутствующий взгляд, она рассеянно улыбается — не столько тому, что ей говорят, сколько тому, о чём она рассказывает сама себе; что она наугад подхватывает чьи-нибудь слова и отвечает невпопад, прислушиваясь к никому неведомому пению птиц, спрятанных в клетке её души.

Однажды так громко распелся мирок её души, что она, изумившись, заслушалась, а ведь рядом её радость, Сильвия, смеялась, оглушала милой своей болтовнёй, говорила… О чём же она говорила? Сильвия всё подметила, расхохоталась, встряхнула сестру за плечи:

— Ты спишь, спишь, Аннета?

Аннета отнекивалась.

— Да, да, вижу: спишь стоя, как старая извозчичья кляча. Что же ты по ночам делаешь?

— Плутовка! А скажи-ка, что ты сама делаешь?

— Я-то? Хочешь знать? Прекрасно! Сейчас расскажу. Скучно не будет.

— Не надо, не надо! — со смехом твердила Аннета, окончательно пробудившись.

Она зажала сестре рот рукой. Но Сильвия отбилась, обхватила руками голову Аннеты, заглянула в глаза:

— Прекрасные у тебя глаза, лунатик. Ну, показывай, что там внутри… О чём ты мечтаешь, Аннета? Скажи, скажи! Скажи, о чём! Рассказывай! Рассказывай же!

— Что же тебе рассказать?

— Скажи, о чём ты думала.