Очарованная душа

Но Сильвия не ошибалась. Аннета из любви к ней отказывалась осуждать (тихонько вздыхая) свободную любовь Сильвии. Однако она не допускала мысли, что может поступать так сама. Сказывались не только пуританские убеждения матери, для которой это было бы позором. Цельность её натуры, полнота её чувства не позволяли ей разменивать любовь на мелочи. Несмотря на невнятный, но могучий зов чувственности, жившей своей жизнью, Аннета в ту пору не могла без возмущения подумать о том, что бывает такая любовь, когда твоё существо, чувства твои, сердце, ум, уважение к себе, уважение к другому, священный порыв души, охваченной страстью, не пируют все вместе. Отдать тело и приберечь душу — нет, об этом не может быть и речи… Это предательство! Итак, оставалось одно решение: выйти замуж, полюбить на всю жизнь. Могла ли сбыться эта мечта у такой девушки, как Аннета?

Могла или нет, а помечтать не возбранялось. И она мечтала. Она вышла на опушку леса своей юности в тот прекрасный миг, когда, нежась напоследок в тени, под покровом грёз, вдруг видишь, что на равнине, залитой солнцем, убегают вдаль длинные, нехоженные дороги. На которой же останется след твоих ног? Не спеши выбирать: время терпит. Ум, помедлив, со смехом выбирает всё. Счастливая девушка, не ведающая житейских забот, озарённая светом любви, собравшая целые охапки надежд, видит, что сердцу её предлагаются на выбор десятки жизней, и, даже не спросив себя: «Какую же предпочесть?» — берёт весь сноп: ей хочется вдохнуть его аромат. Аннета любила представлять себе картину будущего, и её избранником был то один, то другой, то третий, она отбрасывала надкусанный плод, пробовала другой, снова брала тот, что бросила, и тут же отведывала ещё один — и всё не выбирала. Пора колебаний, беспечная восторженная пора! Но и в эту пору человек скоро начинает узнавать, что такое усталость, удручающий упадок сил, а иногда и сомнение без надежд.

Так мечтала Аннета о своей жизни — о предстоящих ей жизнях. Она поверяла свои неясные чаяния одной лишь Сильвии. А Сильвию забавляло, что сестра растревожена, истомилась и ничего не может решить. Всё это ей было не очень понятно, ибо она привыкла (и хвасталась этим, приводя Аннету в негодование) сначала принимать решение, а потом уж выбирать. Но решаться сразу. Будет ещё время выбрать.

— По крайней мере, — говорила она с самодовольной усмешкой, — знаешь, о чём идёт речь!

Аннета пользовалась большим успехом в свете. За ней ухаживали почти все молодые люди. Поэтому девушки, — а многие были красивее Аннеты, — недолюбливали её. Особенно же их уязвляло, что Аннета как будто и не старалась понравиться. Казалась она рассеянной, какой-то отсутствующей и ничего не делала, чтобы возбудить интерес у мужчин, волочившихся за нею, или польстить их самолюбию. Спокойно пристроится, бывало, где-нибудь в уголке гостиной, позволяет им подходить, будто и не замечает их присутствия, улыбается, слушает (но никто не знал, слышит ли); её ответы не выходят за рамки самой обычной любезности. И всё же мужчины окружали её, старались понравиться, все — и светские львы, и блестящие собеседники, и просто милые молодые люди.

Завистницы уверяли, что Аннета притворяется, что её безразличие — приём опытной кокетки; они начали замечать, что с некоторых пор Аннета стала одеваться не в своём чересчур уж строгом стиле, а элегантно и нарядно, и что оригинальные туалеты придают яркость, как они говорили, её бесцветной, некрасивой внешности. Злые языки добавляли, что вокруг неё увиваются поклонники не её прекрасных глаз, а её состояния. Искусство изящно одеваться, впрочем, не было заслугой Аннеты; то было творчество Сильвии, её вкуса, её выдумки. Конечно, Аннета была «хорошей партией», кружок её вздыхателей, разумеется, принимал это в расчёт, поэтому он изъявлял ей нежные чувства с особым уважением, но только такую роль и играло это обстоятельство. Была бы она бесприданницей — поклонников у неё не стало бы меньше, только ухаживали бы они за ней смелее.

Сила её обаяния заключалась в другом. Аннета не была кокеткой, но за неё действовали инстинкты. Могучие и неодолимые инстинкты сами знали, что нужно делать, и действовали наверняка, потому что воля её держалась в стороне. Пока Аннета улыбалась, замирая и словно погружаясь в свой внутренний мир, плывя по ласковым волнам неясных своих грёз, всё видя и слыша в каком-то сладостном полусне, плоть говорила за неё; непреодолимое очарование исходило от её глаз, губ, от всего её свежего, сильного тела, от молодого её существа, отягчённого любовным томлением, как глициния — цветами. Велико было её обаяние, и никому (кроме женщин) и в голову не приходило, что она некрасива. Она говорила мало, но стоило ей обронить слово в пустой болтовне, как открывался широкий кругозор её незаурядного ума. Поэтому к ней стремились те, кто ищет в женщине душу, и желали её те, кто отгадал, что в дремлющем её теле (спящей заводи) покоится сокровищница неизведанных наслаждений.