Очарованная душа

Теперь она знала, что без них ей не обойтись, и отцовская улыбка трогала её губы, когда она вспоминала свои ребяческие рассуждения о браке. Осиное жало страсти осталось в её теле. Целомудренная и темпераментная, наивная и искушённая, Аннета прекрасно понимала все свои желания; она заточала их вглубь своего сознания, но они заявляли о своём присутствии, приводя в смятение все её мысли. Деятельность ума была нарушена. Способность мыслить была парализована. Когда она занималась — читала или писала, — то чувствовала, что теперь воспринимает всё гораздо хуже. Сосредоточиться на чём-нибудь могла только ценой невероятных усилий; быстро уставала, раздражалась. И напрасно старалась: узел её внимания тотчас же развязывался. Всё, о чём только она ни размышляла, заволакивалось тучами. Те цели, которые она поставила перед собой на пути к познанию, ясно очерченные — отлично очерченные и отлично освещённые, — стушёвывались в тумане. Прямая дорога, которая шла к ним, вдруг обрывалась. Аннета, приуныв, думала:

«Никогда мне до них не добраться».

Было время, когда она гордо утверждала, что женщины наделены такими же умственными способностями, как и мужчины, теперь же униженно говорила себе:

«Я ошиблась».

Она изнывала от тоски и, раздумывая, пришла к выводу (может быть, правильному, может быть, неправильному), что некоторые изъяны женского ума, пожалуй, можно объяснить тем, что у женщин веками не вырабатывалось той привычки к отвлечённому мышлению, к активной деятельности ума объективного, не засорённого ничем личным, которая нужна настоящей науке, настоящему искусству, а также тем — такое объяснение ещё вероятнее, — что женщина втайне одержима всесильными священными инстинктами, заложенными в неё природой, тем, что этот щедрый вклад обременяет. Аннета чувствовала, что быть одной — значит быть неполноценной, неполноценной и умственно, и физически, и в сфере чувств. О двух последних областях она старалась раздумывать поменьше: слишком рьяно они напоминали о себе.

Для неё наступила та пора, когда больше нельзя жить без спутника. И особенно женщине, ибо любовь пробуждает в ней не только возлюбленную, она пробуждает в ней мать. Женщина не отдаёт себе в этом отчёта: оба чувства сливаются в одно. Аннета ещё не задумывалась ни над тем, ни над другим, но всем сердцем стремилась отдать себя существу, которое будет и сильнее её и слабее, которое обнимет её и приникнет к её груди. И думая об этом, Аннета изнемогала от нежности: если бы кровь её превратилась в молоко, она всю кровь свою отдала бы ему… Пей! Пей, любимый мой!

Отдать всё!.. Нет, нет! Всё отдать она не может. Это ей не дозволено… Всё отдать! Ну да — своё молоко, свою кровь, свою плоть и свою любовь… Но ведь не всё же! Не свою же душу! Не свою же волю! И на всю жизнь?.. Нет, нет, она знала: ни за что так не сделает. Не могла бы, даже если бы захотела. Нельзя отдать то, что не наше, — свою свободную душу. Свободная душа мне не принадлежит. Я принадлежу своей свободной душе. Нельзя ею распоряжаться. Спасать свою свободу — не только наше право, а наш священный долг.

В рассуждениях Аннеты не было широты — в этом сказывалось наследие матери, но Аннета всё переживала страстно, её бурная кровь словно горячила самые отвлечённые мысли… Её «душа»!.. «Протестантское» слово! (Она так говорила, часто повторяла это выражение!) Разве у дочери Рауля Ривьера была только одна душа? У неё было целое полчище душ, и две-три сами по себе прекрасные души в этом скопище порой не уживались…

Однако внутренняя борьба велась в области бессознательного. У Аннеты ещё не было случая испытать на деле противоречивые свои страсти. Их борьба пока была игрой ума, азартной, волнующей, но не опасной; ничего не нужно было решать, можно было позволить себе роскошь мысленно предпринимать тот или иной шаг.

Сколько они с Сильвией хохотали, обсуждая одну из таких проблем нашего сердца, которыми упивается юное сердце в пору праздности и ожидания, пока жизнь сама сразу всё не решит за тебя, ничуть не заботясь о прекрасных твоих воздушных замках! Сильвия очень хорошо понимала раздвоенность в чувствах Аннеты, но для неё самой ни в чём не было противоречия; и Аннете нужно поступать так, как поступает она: нравится тебе — люби, а не нравится — будь свободной…

Аннета покачивала головой:

— Нет!

— Что нет?

Объяснять она не хотела.

Сильвия, посмеиваясь, спрашивала:

— Считаешь, что это подходит только мне?

Аннета отвечала:

— Да нет, дорогая. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя такой, какая ты есть.