Первые — пасмурные и тихие — дни октября. Воздух застыл. Не спеша сеет прямой тёплый дождь. Пряный, сильный запах мокрой земли, спелых плодов в подвале, виноградного сока в давильнях…
У открытого окна на даче Ривьеров, в Бургундии, друг против друга сидели сёстры и шили. Они склонили головы над работой и, казалось, вот-вот стукнутся своими крутыми чистыми лбами. Лоб у них совсем одинаковый — выпуклый, только у Сильвии он поуже, а у Аннеты пошире, у одной капризный, у другой упрямый, — козочка и бычок. Но когда они поднимали головы, глаза их обменивались понимающим взглядом. А языки отдыхали, неугомонно протрезвонив столько дней подряд. Они ещё раз переживали лихорадку переезда, свои восторги, залпом высказанные слова и всё то, что узнали и познали за много дней, ибо теперь они по-настоящему привязались друг к другу и им хотелось всё взять друг у друга и всё отдать. А пока они молчали, раздумывая о спрятанной добыче.
Но напрасно хотелось им всё увидеть и всем обладать: в конце концов они так и остались загадкой друг для друга. И в самом деле, всякое существо для всякого существа — загадка, и в этом есть своя прелесть. Сколько же в каждой из них таится такого, чего никогда не постичь другой! Тщетно они говорили себе (ибо они это знали):
«Что значит взаимопонимание? Понимать — это объяснять. А когда любишь, нет нужды объяснять…»
И всё же это имеет большое значение! Ведь если не понимаешь, то не можешь обладать целиком. А любить, как любили они друг друга? Каждая любила по-своему. Обе дочери Рауля Ривьера унаследовали от отца живительные жизненные силы, — они лежали под гнётом у одной, были рассеяны у другой. Различие их натур особенно проявлялось в любви. Легкомысленная и ласковая Сильвия, весёлая, шаловливая, самоуверенная, но по существу очень рассудительная, быстро воспламенялась, однако никогда не теряла головы; шелестя крылышками, летала лишь вокруг своей голубятни. Тёмный демон любви притаился в Аннете, и о его существовании она узнала только за последние полгода; она его подавляла, старалась его упрятать, потому что сама его страшилась: инстинкт подсказывал ей, что другие неправильно судили бы о нём, — Эрос в клетке, с завязанными глазами, беспокойный, алчный и голодный, молча бьётся о решётку мира и медленно грызёт стены своей темницы — сердца! Жгучее жало впивалось беспрерывно, безмолвно и незаметно тревожило рассудок Аннеты; она всё время ощущала его, впав в раздражающее оцепенение, в котором было что-то чувственное; мурашки пробегали у неё по коже, как бывало, когда она прикасалась к жёсткой материи, когда ей мешала одежда или когда она проводила рукой по неровному дереву мебели, по холодящей шершавой стене. Она словно жевала терпкую кору ветки, и тогда на неё находило какое-то самозабвение и забвение времени; у неё бывали провалы в сознании, и она не могла бы сказать, сколько это продолжалось — четверть ли секунды, час ли? И сразу собиралась с мыслями; ей становилось стыдно, она подозрительно ловила незримый взгляд Сильвии, которая прикидывалась, что работает, а сама лукаво следила за ней украдкой. Сёстры молчали. Обе сидели, как ни в чём не бывало, а горячие волны крови приливали к щекам Аннеты. Сильвия, мало что понимая, вынюхивала своим носиком её внутреннюю жизнь, которая, задремав на солнце, то вдруг успокаивалась, то одичало извивалась, как уж под листьями: Сильвия считала, что старшая сестра — чудачка, что она не в своём уме, право — на людей не похожа… И не страстные порывы, не горячность и не то, что она угадывала в тревожных мыслях Аннеты, особенно удивляли её, но то серьёзное, чуть ли не трагическое начало, которое во всё вносила сестра. Трагическое? Ну что за выдумки! Серьёзное? Ради чего серьёзничать? Всё идёт своим чередом. Так всё и надо принимать. Сильвию вовсе не беспокоили тысячи фантазий, которые ей лезли в голову. Они приходят и уходят. Всё, что хорошо и приятно, — просто и естественно, а что плохо и неприятно, — тоже свойственно жизни. Хорошее ли, нехорошее ли, а изволь глотать, и я глотаю мигом! Зачем разводить антимонии? Ох уж эта запутавшаяся Аннета! Дебри горячих и холодных мыслей, пряжа страхов и желаний, пучки страстных и целомудренных чувств перемешиваются во всех закоулках души… И кто только её распутает? Но, как бы там ни было, чудна́я, странная, непостижимая Аннета очень занимала Сильвию, интриговала её, притягивала к себе. И за это она ещё сильнее любила сестру.