Очень храбрый человек

– Клутье права. Омер Годен попытается убить Трейси. Вы это знаете. По-моему, вы совершаете ошибку.

Он внимательно посмотрел на Гамаша. И увидел его кивок.

– То есть ты бы предпочел, чтобы мы не освобождали месье Годена?

Жан Ги расслабился и понял, что Арман Гамаш не будет особо возражать:

– Я бы хотел услышать вашу аргументацию.

Прежде чем ответить, Гамаш на мгновение вгляделся в Бовуара. Своего протеже, а ныне босса.

Он вспомнил, как впервые увидел его. Они встретились в одном из отделений, куда агента Бовуара назначили прямо из академии. Коммандер отделения отправил его в подвал заведовать хранилищем вещдоков, потому что другие агенты не хотели работать с самоуверенным, задиристым, вечно недовольным новичком.

Агент Бовуар сидел за столом и сочинял заявление об отставке, в котором он в очередной раз сообщал всем, что он о них думает, когда в подвал вошел занятый очередным делом знаменитый глава отдела по расследованию убийств.

Коммандер отделения выделил этого трудного молодого агента в помощь старшему инспектору, надеясь, что тот разругается либо с Гамашем, либо с убийцей и либо тот, либо другой избавит их от проблемы по имени Жан Ги Бовуар.

Гамаш посмотрел через решетку на сидящего в клетке молодого человека. Бовуар уставился на Гамаша.

И они узнали друг друга.

По прошлым жизням. По прошлым сражениям.

И старший инспектор Гамаш поразил всех, кроме себя, когда забрал в свой отдел неуправляемого молодого агента. Человеческие отбросы, с которыми никто не хотел возиться. Через несколько лет Гамаш сделал его своим заместителем.

А теперь они участвовали в их последнем совместном следствии. Потому что Жан Ги рвался на свободу, и Арман отпустил его.

Это дело должно было стать, не без участия Гамаша, успешным завершением доблестной карьеры.

Но они еще не достигли финишной черты.

– Почему вы вообще решили отпустить месье Годена до того, как мы арестуем Трейси? – спросил Бовуар. – Тем более зная о его планах. Если только…

Бовуар оборвал себя. Почти вовремя.

– Если только? – повторил Гамаш, и Жан Ги опять почувствовал врожденное лидерство этого человека, прямо-таки излучаемое им. – Ты думаешь, я хочу, чтобы он убил Трейси?

– Non, вовсе нет. Просто… если честно, между нами? Я могу понять, что чувствует Омер. И вы, очевидно, тоже. Если нам не удастся собрать достаточно доказательств и Трейси уйдет из зала суда, то я могу поддаться искушению просто отойти в сторону и позволить Омеру сделать это.

Гамаш наклонил голову набок и уставился на зятя.

– Только не говорите мне, что у вас не возникло бы такого искушения, – сказал Бовуар.

– Искушение могло бы возникнуть. Признаться честно, я не знаю, что бы я стал делать, Жан Ги. Но надеюсь, не это.

– Тогда почему вы хотите отпустить его теперь?

– У меня есть опасения, что если его удерживать и дальше, то ситуация только ухудшится. Я арестовал его, чтобы дать ему время остыть. Но если это будет продолжаться, то он не только не остынет, а, напротив, разъярится еще сильнее. Я согласен: отпуская его, мы рискуем, но рискуем и удерживая его в тюрьме. Кроме того, это просто несправедливо.

Бовуар задумался, глядя в окно на Белла-Беллу и на мешки вдоль берега. На те, что продолжали стоять, и на те, что не выдержали натиска воды.

Трагедия была в шаге от них. Чтобы нарушить равновесие, требовалось совсем немного.

– Хорошо, выпускайте его. Я приставлю агента, чтобы наблюдал за его домом и следовал за ним, когда он будет уезжать.

– Тебе не придется это делать. Я собирался пригласить месье Годена пожить у нас. Его вещи уже здесь. И так я смогу за ним приглядывать. Да и вообще, ему лучше не оставаться одному.

– Это разумно?

– Наверное, нет, – ответил Гамаш с легким смешком. – Наилучший ли это вариант? Non. Но иногда приходится делать глупости.

Бовуар рассмеялся:

– Никогда не думал, что услышу от вас такие слова. Больше похоже на то, что обычно говорю я.

– Вероятно, вы влияете на меня, patron. – Гамаш улыбнулся, потом улыбка растаяла. – Разве сторож я брату моему?

– Он вам не брат, – возразил Жан Ги.

– Да, это верно. А Вивьен не Анни. Но все же я бы хотел, чтобы кто-то сделал это для меня, присматривал за мной, если бы…

Если бы Анни… Если бы Рейн-Мари…

Бовуар подумал и понял: если бы что-то случилось с Анни… с Оноре…

Кому-то пришлось бы сделать то же самое для него.

– Договорились, patron, – сказал он. – Кстати, а с кем вы говорили, когда ушли в кладовку?

– С «Монреаль Алуэттс».

– Что они сказали про Камерона? Почему отпустили его?

– Слишком много штрафных. Он был хорошим игроком, но дорого им обходился.

– Грубая игра? – спросил Бовуар.

– Я бы тоже так подумал, но нет. Удержания. У него словно рефлекс такой – схватить что-то и не отпускать. Никак не могли его отучить от этого.

Когда Гамаш шел к машине, слушая на ходу агента Клутье, которая возбужденно рассказывала, как можно и дальше тянуть за ниточку «Полина Вашон» в надежде получить побольше улик, в нем шевельнулась тревога.