Очень краткая история жизни на Земле: 4,6 миллиарда лет в 12 лаконичных главах

Тот факт, что никто в племени не может с уверенностью сказать, кто именно отец того или иного ребенка, сильно способствует сплочению отдельных семей в единое племя. Отсюда же идет и дух товарищества между всеми участвующими в охоте самцами. Не разделяя детей на своих и чужих, самцы охотятся не ради своей конкретной семьи, а ради всего племени в целом.

Социальные и сексуальные нравы людей во многом схожи не с поведением других приматов, а с повадками птиц. Многие птицы общительны, территориальны, склонны к сексуальной демонстрации, живут семейными группами, в которых старшее потомство помогает родителям заботиться о младшем до тех пор, пока не покинет группу в поисках собственной территории. Многие виды птиц образуют прочные пары, хотя во время отсутствия своего партнера самки не отказываются скрытно спариться с другим самцом. А это означает, что самец никогда точно не знает, своего детеныша он помогает воспитывать или чьего-то еще[285].

Самцы, попадая в такую ситуацию, стремятся хеджировать риски. В человеческих сообществах выгоднее всего оказывается сотрудничать с остальными самцами. Интрижки вносят значительный вклад в сотрудничество самцов и упрочняют даже те группы, в которых есть крепкие пары.

Эректус во многом был похож на нас. Но сходство обманчиво. Взглянув ему в глаза, мы бы не увидели там шока узнавания – лишь коварство хищника, словно у льва или гиены[286]. Эректусы были удивительно нечеловечны.

Большинство млекопитающих рождаются, стремительно растут, размножаются со всей доступной скоростью и, исчерпав репродуктивный потенциал, умирают. Именно так жили эректусы. Их детеныши быстро вырастали из младенчества в зрелость, минуя столь характерный для людей период детства[287]. Тела умерших так и оставались лежать, словно банальная падаль. У эректусов не было никаких представлений о загробной жизни, ничего подобного идее райских кущ – или вечных мук. Но главное – у них не было бабушек, рассказывающих сказки и хранящих обычаи.

Но все же, но все же… Именно эректусы создавали одни из самых прекрасных вещей: восхитительные, сделанные искусно, словно украшения, ручные рубила в форме слезы, знаковые изделия ашельской культуры каменных орудий[288].

Знаковость ашельских рубил в том, что они всегда одинаковы – где бы их ни находили, когда бы они ни были изготовлены, из какого бы камня они ни были сделаны. Несмотря на все свое изящество и красоту, поскольку такая конструкция ручных рубил связана с конкретным видом – Homo erectus, – процесс их изготовления был жестко запрограммирован. Эректусы высекали свои рубила так же бездумно, как птицы строят гнезда. Если в процессе изготовления рубила эректус допускал ошибку в последовательности необходимых ударов по куску кремня, он не пытался исправить ошибку или приспособить испорченную заготовку для других нужд. Он просто брал новый камень и начинал все сначала.

Такое, по нашим представлениям, пугающее нечеловеческое поведение усугубляется тем, что никто не понимает, для чего же нужны были рубила. Хотя некоторые как раз такого размера, что могут удобно ложиться в руку, так что ими действительно можно рубить или кромсать, но некоторые слишком велики для этого. Ну, действительно, зачем так стараться? Отколоть от кремня острый осколок, который отлично справится с задачей освежевать тушу или снять мясо с костей, очень легко. Какая нужда заставляет целенаправленно делать такие сложные и такие прекрасные инструменты, как рубило? Зачем тратить время и силы на рубило, если надо всего лишь метнуть – может быть, даже пращой – камень в добычу или во врага?

Мы склонны считать, что предметы изготавливаются с какой-то целью, более того, облик предмета определяется его назначением. «Чтобы увидеть что-то – действительно увидеть, – мы должны это понимать», – писал Хорхе Луис Борхес в небольшом рассказе ужасов «Есть многое на свете».

Кресло подразумевает восседающее в нем человеческое тело со всеми его суставами и конечностями; ножницы – сам акт разрезания. Что сказать о настольной лампе или об автомобиле? Дикарь не понимает миссионерской библии; пассажир не видит на корабле того же такелажа, что матросы. Если бы мы по-настоящему видели мир, возможно, мы бы начали его понимать[289][290].

Корень этого тщеславия кроется в нашей склонности считать, будто любая сложная конструкция во внешнем мире была создана осмысленно и с некой наперед известной целью, что характерно только для людей. Достаточно взглянуть на пчелиные соты, или башню термитника, или птичье гнездо, чтобы сразу же убедиться в ошибочности этого убеждения.

С другой стороны, некоторые поступки эректусов оказываются удивительно человеческими – например вырезание знаков на ракушках[291]. Зачем – никто не знает. Возможно, эректусы освоили искусство плавания в открытом море под парусом или на веслах – порыв настолько близкий и понятный, насколько это только возможно. И как мы уже видели, эректус смог приручить огонь, поставив его себе на службу.