Очень мелкий бес

— Ваше дело теперь, — сказала она, — какое-то время сидеть молча и не мешать. Пока, во всяком случае, я не дозвонюсь и обо всем не договорюсь.

Каляев поднял кверху ладони, как бы обозначая, что он все понял, вернулся в кресло и вылил в рюмку остатки водки. Кирбятьева подошла к телефону, и, по мере того как она набирала номер, черты ее лица прорисовывались все резче.

— Старший лейтенант Кирбятьева, — представилась она в трубку. — Майора Гилобабова, пожалуйста, — и вдруг заговорила приятным сладким голоском; это было так неожиданно, что Каляев приподнялся в кресле: — Слушай, Михал Иваныч, тут такое дело, — ворковала Кирбятьева. — Надо узнать местопребывание одного парнишки, но не хочется зря поднимать волну. Сделаешь? — Видимо, ответ Михал Иваныч дал положительный, потому что, выслушав его, Муся сказала: — Посмотри там по своим каналам. Панургов Эдуард Варламович, на вид около сорока лет, телосложения сред­ него, рост близко к ста семидесяти, глаза карие, носит очки, особые приметы отсутствуют... Что? Фотки есть? А адресок дать? Все-то у вас есть... Правда, дома он уже второй день не ночует, где-то в городе болтается, по знакомым скорее всего... Нет, старичок, он человек свободной профессии, зарабатывает на жизнь литературным трудом и нигде официально не числится — да ты все это и у себя можешь найти... Понимаешь, дело у меня личное, интимное, можно сказать. Мне бы узнать, где он и что с ним... Поможешь? Спасибо, старичок! За мной не пропадет! — ангельским го­лоском сказала Муся и положила трубку на рычаг; спина ее разом потеряла идеальную прямизну.

— С кем это вы? — спросил Каляев.

—  Гилобабов, — хрипло сказала Муся и замолчала, будто больше ничего объяснять было не нужно. — Дайте мне сигарету.

— И что Гилобабов? — не удовлетворился Каляев.

—  Он на бывших диссидентских делах сидит и с оперативниками у него связь что надо...

— Эдик — диссидент? Не смешите меня!

— Диссидент не диссидент, а дело есть. Я точно знаю. Когда у нас с Эдиком начиналось, я позвонила Гилобабову и задала вопрос.

— Зачем?

— А затем — что полюбила! — Муся сняла китель и бросила на диван. — Это не­ важно, кем человек себя сам считает, главное — кем там его считают.Каляев  не  понял,  какая  связь  между  любовью  и диссидентским делом Панургова, но предпочел эту тему дальше не развивать.

—  Что же вы ничего о Бунчукове и Портулаке не сказали? — спросил он, допив водку.

—  Выяснится  что-нибудь  с  Эдиком,  тогда  будем  определяться  с  остальными.  Ну дайте же мне сигарету! — Муся сделала губки капризным бантиком.

Как видно, облачение в китель было тем рубежом, за которым Муся из просто женщины превращалась в женщину-милиционера, и, соответственно, освобождение от кителя вновь превращало ее в обыкновенную бабу. Непостижимо, где там еще умещалась женщина-сочинительница.

—  Определяться  —  это  то,  что  нужно,  —  сказал  Каляев,  протягивая  ей  пачку  и зажигалку.

— Могли бы и поднести огонь. — Кирбятьева повертела хитроумную каляевскую зажигалку, но все-таки нашла куда нажимать и прикурила. — То ли дело Эдик... До него мне казалось, что мужчина, способный одним прикосновением ввергнуть меня в трепет, должен быть по меньшей мере дантистом с бормашиной. Знаете, чем Эдик покорил меня?

—  Нет,  —  поспешно  ответил  Каляев,  хотя  перед  ним  тут  же  возникла  картина: Панургов кусает Кирбятьеву за обтянутый шелками зад.

—  Истинно рыцарским отношением. Боже, как он умеет ухаживать!.. Правда, для этого надо уметь любить— а это редкий талант...

—  Я  тоже  умею  любить,  —  отвратительным  тоном  сказал  Каляев;  ему  опять  не понравился наметившийся в разговоре поворот.

—   Да?  —  подозрительно,  склонив  голову  набок,  спросила  Кирбятьева,  словно напрочь отметала наличие у него такой способности.

 — И очень сильно умею! — Каляев вздохнул и подумал: «Сейчас я подкину тебе литературного материала». — Если хотите, расскажу одну историю.

— Рассказывайте. — Муся поглубже уселась в кресле и скрестила руки на груди. — Времени у нас много. Гилобабов вряд ли позвонит раньше, чем через два-три часа.