Очерки Донецкого бассейна

Самыя станицы, тамъ и сямъ покаpывающіяся по обоимъ берегамъ, кажутся погруженными въ лнивую дремоту. Вс он, какъ дв капли воды, похожи одна на другую, и дома въ каждой изъ нихъ совершенно одинаковы, точно строилъ ихъ одинъ хозяинъ: непремнно каждый домикъ въ три окна, непремнно съ балкончикомъ и непремнно выкрашенный въ желтую краску. Сходство поразительное, и я, какъ ни старался, но не могъ на другой день припомнить, которая станица Константиновская, которая Аксайская. Поэтому никакъ не могу вспомнить, съ которой станціи, характеръ Дона нсколько измнился. Дло въ томъ, что, начиная съ какой-то станицы, на правомъ берегу, подъ защитой отъ свернаго втра, начали зеленть виноградники, а раньше, ближе съ Калачу, ихъ не было. Съ перваго взгляда Донъ остался прежнимъ, но на самомъ дл, при боле пристальномъ взгляд, картина сильно измнилась: вмст съ холмами и виноградниками появилось что-то нжное и веселое, и скучающій взоръ уже не терялся больше въ необозримыхъ заросляхъ и лугахъ. Начиная съ этой станціи, виноградники потянулись почти безпрерывно вплоть до самаго Ростова.

Но это не измнило мирнаго, почти соннаго вида рки и раскинувшихся по ея берегамъ станицъ. А вдь когда-то здсь кипла жизнь, только не такая, какъ въ шумныхъ городахъ, а дикая и кровавая. Каждый клочекъ этихъ, нын спящихъ береговъ политъ кровью; тутъ всюду нкогда раздавались выстрлы, вопли и стоны, брань и клики торжества побдившей стороны. Съ лваго берега стрляли татары, а съ праваго — казаки. Когда казачка шла съ ведрами за водой, за ней слдовалъ провожатый съ заряженнымъ ружьемъ. Безоружный погибалъ, оплошавшій попадалъ въ плнъ къ «поганымъ». Рзня была ежедневная и безпощадная… Когда нашъ пароходъ проходилъ мимо Старочеркасской станицы, нсколько пассажировъ обратили вниманіе на часовню, стоящую далеко отъ станицы, прямо въ лугахъ. На свои разспросы, они получили обстоятельный разсказъ о значеніи часовни отъ хавшаго съ нами казацкаго полковника. «Видите-ли, какъ было дло. Казачье войско возвращалось съ побдоноснаго азовскаго похода въ Старые Черкасы, которые въ ту пору были еще донскою столицей. Время близилось къ вечеру, приближались сумерки, а войску не хотлось войти къ себ домой ночью; ему хотлось показаться у себя при свт солнца, съ тріумфомъ, при бо барабановъ, съ побдными пснями, гарцуя на коняхъ. И ршено было остановиться на ночь вотъ въ этомъ самомъ мст, гд теперь стоитъ часовня. Ршили и остановились разбили станъ и полегли спать мертвымъ сномъ, въ ожиданіи завтрашняго торжества. Но судьба не то имъ сулила. За войскомъ все время, по другому берегу, незамтно слдили татары; какъ проклятые волки, они тайно слдовали за войскомъ и какъ только увидали, что казацкое войско уснуло, не разставивъ даже часовыхъ (потому что, какъ видите, вдь дло было передъ самою станицей), тотчасъ въ глухую полночь переправились черезъ рку и вырзали все войско дочиста, за исключеніемъ нсколькихъ казаковъ, которые спаслись и прибжали въ станицу, чтобы извстить своихъ о безславной смерти воиновъ. Тутъ впослдствіи черкассцы и поставили часовню за упокой душъ».

Вотъ какія тогда были времена. А теперь Донъ тихо спитъ. Война кончилась. Воцарился миръ. Сонно катитъ онъ свои воды среди безконечныхъ луговъ и никогда уже не проснется. Не будетъ здсь, по всей вроятности, и того бойкаго торговаго пути, о которомъ мечтали составители проектовъ. Виноградники да луга — вотъ, вроятно, что въ будущемъ ожидаетъ тихій Донъ.

Вытравится въ недалекомъ будущемъ и тотъ казацкій духъ, про который такъ много говорили. Поддерживался и воспитывался онъ татарами, и когда татаръ не стало, нтъ больше мста и этому духу… Ныншній казакъ любитъ свои дуга, поля и виноградники. Только на людяхъ онъ воинственно охорашивается, а лишь только приходитъ домой въ себ, какъ превращается моментально въ добраго селянина. Съ нами хало въ 3-емъ класс нсколько татаръ съ муллой во глав; отправлялись они въ Мекку. При восход и закат солнца они тихо поднимались наверхъ рубки, разстилали коврики и съ обращенными къ востоку лицами начинали молиться. Капитанъ не гналъ ихъ, хотя, какъ пассажиры 3-го класса, они не имли права подниматься на мостикъ; пассажиры также не мшали имъ, не оскорбивъ ихъ молитвы ни однимъ жестомъ. Только одинъ старый казацкій полковникъ однажды вздумалъ развеселить насъ. Показавъ пальцемъ на кучку молящихся, онъ съ притворнымъ гнвомъ сказалъ намъ:

— И зачмъ только капитанъ пускаетъ ихъ сюда?… Ишь, подлецы, тоже молятся! Хорошаго бы арапника влпить имъ, перестали бы вертть своими бритыми башками!