Очерки истории христианского синдикализма

Вырабатывая стратегию, призванную обеспечить стабильность буржуазному строю, теоретики МКХП учитывали свежий, еще недавно пережитый опыт. Великий социальный переворот в России и его воздействие на все страны мира вызывали у вождей конгресса страх. Особо заинтересованными в возведении идейной плотины против революции были руководители ВОХП, которые день начала революции — 9 ноября 1918 г. — называли «днем позора и самоунижения»^{158}. Вожди христианских профсоюзов с пеной у рта доказывали, что социальные реформы, принятые в период 1918–1920 гг., свидетельствуют о превосходстве реформизма над революционным движением. Заслуги в проведении этих реформ они приписывали себе, своему участию в органах власти. При этом немецкие профсоюзные лидеры ссылались на министра Гисберта и президента баварского ландтага Кенигбауэра. Они не переставали восторгаться «чудесными преобразованиями» в жизни трудящихся. Воздавались хвалы МОТу и Лиге наций, а также и «главному социальному деянию эпохи»^{159} — установлению 8-часового рабочего дня, оплаченным отпускам и другим социальным завоеваниям. При этом, однако, вовсе не указывались причины, заставившие буржуазию пойти на эту и другие уступки.

В действительности теория социального обновления общества на принципах христианства не подтверждалась. Гисберт вынужден был признать, что «социальная нужда и неурядицы налицо и в свободной демократической республике — Германии»^{160}.

Программа формулировала цель движения — добиться установления «с помощью христианских принципов мирового социального и экономического порядка». При этом все упования авторов возлагались прежде всего на «интеллектуальный и физический труд отдельной личности» при сохранении существующего строя. Подчеркивалось, что избавление рабочего «лежит в нем самом», в «истинно христианском хозяйственно-этическом образе мыслей, который он должен в себе сотворить, и духе общности…»^{161}Подобная концепция (а она вошла в идейный фундамент программы), переносящая усилия рабочего в область нравственных категорий, проистекала от основного принципа социальной католической доктрины, согласно которой «социальный вопрос — это прежде всего моральный и религиозный вопрос, и по этой причине следует решать его, руководствуясь главным образом нормами морали и наставлениями религии»^{162}.

Поэтому провозглашалось, что христианские принципы, особенно справедливость и любовь, должны воцариться во взаимоотношениях между индивидами, социальными группами и пародами, в связи с чем глубокая трансформация общества и разрушение старого социального здания будут не нужны. Программа уводила, таким образом, христианское рабочее движение в сторону от борьбы за освобождение. Сосредоточивая внимание масс на нравственном совершенствовании, она внушала им, что необходимо отказаться от реальных действий, поскольку «счастье не в удовлетворении практических нужд», земной рай вообще «утопия, которой тешит себя марксизм», «нравственная жизнь выше всякой экономики»^{163}.

Приоритет нравственного начала объявлялся главным принципом христианского профсоюзного движения. В противопоставлении духовного и материального составители программы усматривали один из способов развенчания марксизма, обоснования своего превосходства над материалистическим мировоззрением, которое-де видит единственную цель человеческой жизни и главную цель общества во владении и пользовании материальными благами. Ясно, что такая программа устраивала эксплуататорские классы: она сосредоточивала внимание индивида в основном на его внутреннем мире независимо от того, кем являлся сам индивид — капиталистом или рабочим.

Авторы программы декларировали, что их христианско-профсоюзная доктрина принадлежит к числу философских концепций, которые не меняются со сменой эпох, ее корни восходят к «несравненной системе… Фомы Аквинского»^{164}. С этих позиций они сформулировали также свои представления относительно сути капитализма и способов «борьбы» с ним для достижения социального мира на основе любви и справедливости.

Инсбрукская программа объявила войну коммунизму; в ней утверждалось, что это учение ведет к «превращению личности в ничто». Голословное отрицание принципов материалистического мировоззрения, грубые выпады пропагандистского характера не прибавляли доказательной силы антикоммунистической концепции МКХП. Голословно декларировалось, будто бы учение о классовой борьбе «ведет к поглощению всего общества одной его частью, а это противоречит принципам справедливости и любви»^{165}.