Очерки о югославских информбюровцах

Тем не менее, указанное заседание Политбюро ЦК КПЮ дало импульс новой кампании репрессий. По мнению Тито, случай Жигича и Бркича требовал выявить имеющуюся в повстанческих краях вражескую агентуру147. Затем, группа ЦК КПХ обследовала положение в Далмации. После этого партия начала заострять линию в отношении Информбюро148. Отчет группы обсуждался на заседании Политбюро ЦК КПЮ 13 ноября 1950 г. «В слабой борьбе против информбюровцев виноваты и мы… С этим нужно покончить», – заявил Тито и добавил, что в Далмации не нужно жалеть людей149. После этих указаний руководство ЦК КПХ немедленно приняло меры.

16 декабря Анка Берус доложила об очередном обследовании обстановки в Далмации. При этом она выдала два примера шпиономании. «Есть небдительность к Информбюро… Есть исключенные [из партии] информбюровцы на местах, и не ведется борьба против них. Борьба против Информбюро рассматривается как дело УДБы. Этим сужена база борьбы против них»150. А следующее высказывание Берус это не просто нагнетание, а яркий образец гнусной полицейской логики: «Суды мягко наказывают за разные нарушения, а когда и вынесут наказания, они очень часто не выполняются. Верховный суд очень часто отменяет наказания вынесенные низшими судами. Адвокаты имеют большое влияние на судей. Прокуратура понимает свою роль как защитника народа от власти, а не помощника власти в осуществлении ее задач»151.

Кампания преследования информбюровцев в Далмации активно нагнеталась Политбюро ЦК КПХ с декабря 1950 и вплоть до марта 1951 г. Параллельно проходила зачистка от информбюровцев в Удбине, родном крае Жигича. Прижатый сверху секретарь далматинского обкома Анте Рое своим рвением в борьбе превзошел УДБу. Он стремился провести беспорядочные аресты, а УДБа его сдерживала152. В протоколах Политбюро ЦК КПХ это единственное подобное замечание! Обычно наблюдались стандартные жалобы, что партия менее активна, чем спецслужбы. Их было много и в период далматинской кампании. С особым вдохновением призывы к всенародной охоте на ведьм, к которой бы подключились и партия, и общественные организации, и широкие народные массы, озвучивали Иван Краячич и Звонко Бркич153.

Как стимулировалось участие в охоте на ведьм, показывает следующий пример, о котором мы знаем из документов 1953 г. Некто Панза Брнэ – секретарь парткома в котаре Синь попал под подозрение как информбюровец. Он знал об этом. И чтобы отвести от себя подозрение и избежать ареста Брнэ вынужден был усердствовать в преследовании информбюровцев в своем котаре, в результате чего пострадала масса невинных людей. Тогда в Синьском котаре «арестовывали, исключали, наказывали кого-либо, по кому не было каких-либо убедительных доказательств»154. Показательно, что об этом случае знало высшее руководство республики, но ничего не сделало, чтобы ограничить травлю людей в Сине. А когда в июне 1953 г. коллеги из парткома обвинили Брнэ во вредительстве, что он информбюровец и специально подрывал авторитет партии немотивированными репрессиями, Исполком ЦК Союза коммунистов Хорватии взял его под защиту, а Бакарич даже перенаправил удар. По мнению Бакарича на партконференции в котаре Синь нужно разобраться не в том, является ли Брнэ информбюровцем, а как вообще его додумались в этом обвинить.

Для справки отметим: против Панзы Брнэ свидетельствовали три бывших «мермераша» и приписывали ему «вербальный деликт»: якобы что-то где-то ляпнул, и якобы в его присутствии пели русские песни!155 Конечно, в октябре 1953 г. активная фаза охоты на ведьм уже прошла, но в разгар кампании Политбюро вело себя иначе. В той же Далмации оно совершенно не смущалось, когда обвиняло тех или иных людей в поддержке Информбюро просто на основе слухов156. Случай П.Брнэ мы описали так подробно потому, что среди ортодоксальных сталинистов по-прежнему встречаются попытки взвалить вину за репрессии на «врагов народа», которые специально уничтожали невинных людей. В действительности, как показывает изложенный пример, за этим может стоять сознательное использование страха потенциальных жертв высшим руководством.

В ходе далматинской кампании остро встал вопрос об отношении к информбюровцам, вышедшим из лагерей. Повод для нагнетания подал член ЦК КПХ Анте Юрьевич, более известный по партийной кличке Бая. На городской партконференции в Сплите он примирительно отозвался об освобожденных информбюровцах, а затем повторил свою позицию в обкоме. Во время критики на заседании Политбюро 16 января 1951 г. Антун Бибер изложил позицию Баи-Юрьевича и прокомментировал ее так: для него «главное, что коминформовец сейчас хорошо работает, и ему неважно, какое он имел прошлое. Этого не достаточно. Нужно знать, что это люди, которые уже однажды отошли от нашей партии»157. В тогдашних условиях это был настораживающий намек. Но Бакарич поспешил успокоить Юрьевича и всполошившегося секретаря обкома Рое, что Баю не подозревают в сочувствии информбюровцам, просто обком не имеет четкой линии.