Очерки об англо-американской музыке. Том 1. Фолк-возрождение, книга первая: Отцы-основатели

Подозреваю, что подобные версии были придуманы самим Фэхеем, слывшим большим оригиналом и мистификатором. Он их охотно рассказывал журналистам, а затем куражился, когда читал эти версии в газетах или журналах, кляня последними словами собеседников. Так в одном из очерков можно прочесть, что в детстве Джон подвергся сексуальному насилию со стороны отца, по этой причине стал психически неуравновешенным и до последних дней спасался ловлей древесных черепах, сигаретами, пивом и виски. А блюзы полюбил после того, как в десять лет его ударила молния. Сраженный, он якобы упал на землю и пока приходил в сознание, слышал обращенный к нему голос некоего черного блюзмена, и с того дня навсегда отдался блюзу… Самое поразительное в этих историях то, что все они вполне достоверны, исходят от самого музыканта и с трудом могут быть опровергнуты.

Кроме даты рождения, точно известно, что по окончании школы Джон Фэхей поступил в Вашингтонский Университет, на факультет Философии и Религии, и в 1959 году получил степень бакалавра. Занятие музыкой он не оставил, более того, написал трактат о черном блюзмене Чарли Пэттоне (Charley Patton)[121]. Фэхей был им настолько увлечен, что трагическое мировоззрение этого легендарного музыканта стало философией самого Фэхея. Пэттон страдал неизлечимой болезнью, знал, что вот-вот умрет, и это накладывало особенную печать на его творчество, подобно тому, как неизбежность смерти от астмы довлела над Марселем Прустом, отчего он каждый день проживал, как последний, и когда умер, это стало для окружающих полной неожиданностью. Джон Фэхей в молодые годы был здоров и крепок, но его всегда занимала потаенная сторона южных блюзов — в них всегда ощущается предчувствие и близость смерти. Возможно, Фэхей потому и подошел ближе других к разгадке блюзов Дельты, что понял роль и значение смерти в подлинном фольклоре черных.

Еще учась в средней школе в Такома Парке, он увлеченно собирал старые пластинки на 78 оборотов, разучивал мелодии и тексты, вникал в их суть, пытался понять характер музыкантов. До 1955 года Округ Колумбия и город Вашингтон считались южными в культурном отношении. Равно как и Балтимор с Ричмондом. В середине пятидесятых сюда прибыли множество правительственных чиновников и служащих, а также тысячи рабочих и строителей, которые изменили не только внешний облик, но и социальный состав города и всего округа. С этого же времени в городской быт американцев вошли телевидение и виниловые пластинки высокого качества на 33 оборота, те, что мы называем лонгплеями. Тяжелые, толстые и ломкие диски двадцатых-тридцатых годов отошли в прошлое, и люди, избавляясь от хлама, выбрасывали их или, в лучшем случае, складывали на чердаках. Фэхей увлекся собирательством этих пластинок, благодаря своему приятелю Дику Спотсвуду (Richard K. Spottswood). Он был старше Джона на два года и уже неплохо разбирался в музыкальной конъюнктуре.

Дело в том, что соседом Фэхея был некто Джон Буссард (John Brussard), владевший звукозаписывающей студией на цокольном этаже дома, в котором жила семья Фэхея, и имевший собственный лейбл «Fonoton». Буссард был заядлым коллекционером, о чем Дик и Джон прекрасно знали. Желая подзаработать, они выполняли заказы Буссарда и отправлялись на поиски старых пластинок, обследуя чердаки в Вашингтоне, Балтиморе и в окрестных городках. Бывали даже в Филадельфии[122].

Много лет спустя, Дик Спотсвуд вспоминал, как, прослушивая пластинки, они с Фэхеем наткнулись на песню Скипа Джеймса «Hard Time Killing Floor Blues», и она произвела на друзей сильное впечатление. А в 1956 году они привезли сотню старых дисков из Балтимора и среди них — пластинку Блайнд Вилли Джонсона с песней «Praise God I’m Satisfied». Когда Дик поставил пластинку на проигрыватель, Джон, немного послушав, удалился прочь, обозвав услышанное «страшным дерьмом, сырым и грубым». «Спустя два часа, — вспоминает Спотсвуд, — он позвонил, попросил поставить диск еще раз и молча слушал через трубку, после чего признался, что изменил свое мнение». Сам Фэхей много позже по этому поводу говорил, что «поначалу от пластинки его стошнило, но спустя два часа она заставила его плакать».

Вскоре Фэхей сам стал собирателем пластинок и записей старых блюзменов. Он объездил много городов и выпотрошил не один чердак, но собирательство не было его навязчивой идеей. Он не превратился в так называемого «коллекционера». Единственным увлечением и страстью была сама музыка, а собирание пластинок — возможностью ее слушать и изучать, чтобы затем играть.