Читаем Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв полностью

Итак, в Смуте уничтожилось старое боярство и было поражено каза­чество. Верх и низ московского общества проиграли игру, а выиграли ее средние общественные слои. Их ополчение овладело Москвою, их "на­чальники" правили страною до царского избрания, ими же, наконец, был избран царь Михаил. Перед Смутою, и в ее начале еще жива была память о боярах, "государях" Русской земли, которые шли от "великих и удель­ных князей" и посужались только "великим государем" московским. Они были господствующим классом в обществе и сообщали обществу аристо­кратический оттенок. С ними боролся Грозный. Он разгромил их, но не мог истребить их памяти, и новая, созданная Грозным, знать тянулась подражать во всем, кроме политических тенденций, тем же "государям". Она усваивала формы их княжеского землевладельческого быта и готова была унаследовать их гордость и заботливость об "отечестве" и "чести". Смута смела все эти аристократические пережитки и выдвинула вперед простого дворянина и "лучшего" посадского человека. Они стали действи­тельной силой в обществе на место разбитого боярства. Произошла, сло­вом, смена господствующего класса и исчезли последние остатки старого социального режима.

Так определяется основной факт нашей общественной истории начала XVII века. В нем находит свое объяснение внутренняя политика новой династии в первое время после Смуты. Созданная средними слоями насе­ления на их земском соборе и даже в отсутствии бояр седмочисленной думы, новая династия была тесно связана с избравшею ее средою и дейст­вовала с ее постоянной поддержкой. Царь и земский собор составляли единое и вполне согласное правительство, главной заботой которого бы­ло поддержать и укрепить восстановленный государственный порядок. Обе силы дорожили одна другою: собор был единственной опорой влас­ти, действовавшей в расстроенном государстве, а царь был внешним сим­волом народной независимости и порядка. Не собор стремился разделить с властью ее прерогативы, а царь желал разделить с собором тяжелое бремя управления и ответственность за возможные неудачи253. К полной солидарности власть и ее совет приводились сознанием общей пользы и взаимной зависимости. Поэтому политика правительства царя Михаила совпадала со стремлениями земского собора, служившего органом гос­подствовавших в стране классов. Она была холодна к интересам старой родословной знати. Даже Пожарский, клонивший свои симпатии к этой знати, не был, несмотря на свои исключительные заслуги, хорошо по­ставлен в Кремлевском дворце: его выдали головою Борису Салтыкову всего через год после освобождения им Москвы. А перворазрядные кня­жеские фамилии из уцелевших после Смуты, например, Голицыны и Ку­ракины, до конца XVII века сошли с первого плана придворной жизни. Гораздо внимательнее относилась новая династия к простому служилому классу. Его землевладение было одною из самых больших забот прави­тельства. Уже 5 июня 1613 года новый царь слушал указы Ивана Грозно­го об ограничении права распоряжения вотчинами и восстановил их силу: "вперед бояром и дьяком Поместнаго приказу велел о княженецких и о монастырских вотчинах делати по прежнему указу царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руссии"254. Таким образом, на земельные опера­ции тарханных владельцев, светских и духовных, правительство попреж- нему налагало свою руку. Простым же служилым людям в их хозяйствен­ной нужде правительство шло навстречу. Оно устраивало их на поместьях и, по их челобитьям, крепило за ними крестьян, обещая полную отмену знаменитых "урочных лет". Крепостной труд, без которого не умели жить землевладельцы, правительство признавало, как и они, непремен­ным условием земельного хозяйства служилого человека. В жертву по­требностям этого хозяйства и приносилась гражданская независимость сельского работника. Зато в других своих слоях, на землях черных и двор­цовых, тяглое сословие "торговых", "посадских" и "уездных" людей поль­зовалось большим правительственным вниманием. Правительство не раз высказывало свое пожелание, чтобы все эти люди от бед и скорбей своих "поразживались". Всеми подобными мероприятиями, взглядами, пожела­ниями правительство, в сущности, давало ответ на то, что говорили ему его избиратели в своих челобитьях и в речах на земских соборах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Памятники исторической мысли

Завоевание Константинополя
Завоевание Константинополя

Созданный около 1210 г. труд Жоффруа де Виллардуэна «Завоевание Константинополя» наряду с одноименным произведением пикардийского рыцаря Робера де Клари — первоклассный источник фактических сведений о скандально знаменитом в средневековой истории Четвертом крестовом походе 1198—1204 гг. Как известно, поход этот закончился разбойничьим захватом рыцарями-крестоносцами столицы христианской Византии в 1203—1204 гг.Пожалуй, никто из хронистов-современников, которые так или иначе писали о событиях, приведших к гибели Греческого царства, не сохранил столь обильного и полноценного с точки зрения его детализированности и обстоятельности фактического материала относительно реально происходивших перипетий грандиозной по тем временам «международной» рыцарской авантюры и ее ближайших последствий для стран Балканского полуострова, как Жоффруа де Виллардуэн.

Жоффруа де Виллардуэн

История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

10 мифов о России
10 мифов о России

Сто лет назад была на белом свете такая страна, Российская империя. Страна, о которой мы знаем очень мало, а то, что знаем, — по большей части неверно. Долгие годы подлинная история России намеренно искажалась и очернялась. Нам рассказывали мифы о «страшном третьем отделении» и «огромной неповоротливой бюрократии», о «забитом русском мужике», который каким-то образом умудрялся «кормить Европу», не отрываясь от «беспробудного русского пьянства», о «вековом русском рабстве», «русском воровстве» и «русской лени», о страшной «тюрьме народов», в которой если и было что-то хорошее, то исключительно «вопреки»...Лучшее оружие против мифов — правда. И в этой книге читатель найдет правду о великой стране своих предков — Российской империи.

Александр Азизович Музафаров

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное