Очерки по русской литературной и музыкальной культуре

Rosenflanz 2005 – Rosenflanz K. L. Hunter of Themes: The Interplay of Word and Thingin the Works of Sigizmund Krzizanovskij. New York: Peter Lang, 2005.

21. Тщетные попытки Кржижановского внести свою лепту в пушкинский юбилей [384]

Седьмого февраля 1937 года – в разгар мероприятий, посвященных столетию со дня смерти Пушкина, «Правда» разразилась программной статьей о задачах советской драматургии. Чередуя упреки с похвалами, она призывала создавать больше новых пьес, достойных дней Пушкина, пьес, отмеченных «внимательным, любовным отношением к текстам великого русского поэта. Особо ответственная и почетная задача для драматургов – показать образ самого Пушкина» [Боярский 1937]. Новые инсценировки биографии Пушкина были ключевым пунктом сталинской установки вытеснить тот образ поэта, что доминировал в большевистских 1920-х годах: совершенный художник, за которым стоит разнузданный крепостник [Any 2012: 379–380]. Такая двойственность теперь оказалась неприемлемой. Всесоюзный Пушкинский комитет, созданный в 1934 году, заявил, что реальная жизнь поэта должна быть приведена в соответствие с его поэзией, причем и первую, и вторую следует представить в очищенном виде. Таким образом, поэт не просто погиб на дуэли, затеянной для защиты личного достоинства, а был доведен до гибели царским двором в угоду иностранным наймитам – или, цитируя постановление Политбюро, «глухой зимней ночью 1937 г. жандармы царя Николая I, таясь и крадучись, как воры, увозили из Петербурга мертвое тело Пушкина. Царское правительство пыталось украсть у русского народа его великого поэта, убитого агентом, ставленником дворянской реакции»[385]. Смерть Пушкина была политизирована, превращена в классовое оружие, представлена как результат заговора, классового антагонизма и национального предательства. Этот подтекст должен был присутствовать во всех случаях, когда в пьесе фигурировал преследуемый поэт или цитировались его строки.

Не каждый советский драматург сумел творчески откликнуться на это требование. Тем не менее предпринимались оригинальные попытки. В 1934 году Булгаков пригласил к сотрудничеству выдающегося пушкиниста Викентия Вересаева для работы над пьесой «Последние дни», изображающей финал жизни поэта так, чтобы это и соответствовало партийной установке, и подрывало ее. Большая формальная дерзость пьесы (у Пушкина нет реплик, он присутствует только как тень, расплывчатое пятно в глубине сцены, как человек при смерти) сочетается с гиперполитизированной правильной мотивировкой дуэли: чудовищное событие спровоцировано иностранцами при поддержке индифферентных аристократов в удушающем окружении информаторов и шпионов [Sandler 2005:409–411]. Вересаев, испытывая разочарование и, без сомнения, раздражение по поводу параноидального характера ранних набросков, отказался от сотрудничества, и премьера «Последних дней» состоялась только в 1943 году, через три года после смерти Булгакова. Однако и гораздо менее известные писатели, чем Булгаков, делали попытки создания новой пьесы, которая была бы «с любовью и вниманием» ориентирована на бесценные тексты Пушкина и изображала бы его жертвой политической травли. К их числу относится и Сигизмунд Кржижановский, которого Булгаков должен был знать по линиям своих литературных и театральных связей[386].