Очерки поэтики и риторики архитектуры

Не говоря об исключительно эффектном местоположении виллы, в ее облике не было бы ничего соответствующего девизу Малапарте: «Самое главное, чтобы об этом говорили»490, если бы не шестиметровой высоты лестница, ведущая на террасу с запада (под лестницей – вестибюль, кухня, прачечная и прочие хозяйственные помещения), и не цвет стен дома.

Снабдить дом внутренней лестницей для выхода на крышу было бы, конечно, удобно, но это не было бы заметным архитектурным жестом. Поэтому на террасу можно подняться только по наружной лестнице таких размеров, как если бы она предназначалась для голливудской массовки из блокбастера о некой древневосточной деспотии. Кто автор лестницы? «Попробуйте представить себе: Курцио Малапарте говорит Адальберто Либере, что хотел бы, чтобы на вилле была „лестница в бесконечность“, – рассказывал в недавнем интервью сын Либеры. – Одно дело пожелать, а другое – спроектировать трапециевидную лестницу, которая и в самом деле открывается в бесконечность… Думаю, каждому свое»491. Похоже, Либере принадлежала идея устроить вход на виллу в выемке лестничного марша на высоте piano nobile. На фотографии, сделанной в августе 1940 года, виден вход, напоминающий вход в пирамиду Хеопса, открывшийся после того, как похитили ее облицовку. Но Малапарте и Амитрано осмелились замуровать этот вход, разрушавший цельность тридцатитрехступенной лестницы492.

Она выложена из кирпича, и ширина ее наверху совпадает с шириной крыши, но внизу она втрое уже. Вообразите себя поднимающимися по ней. Террасы не видно, поэтому вы ступаете прямо в небо. Отсутствием ограждений обостряется переживание рискованного подъема. Теперь представьте, как вы выглядите в глазах смотрящего вам вслед от подножия лестницы. Взгляду, неадаптированному к расширяющемуся вверх плану лестницы, будет казаться, что она сохраняет ширину на всем протяжении, поэтому относительно этой мнимой константы ваша фигура будет в глазах наблюдателя уменьшаться по мере приближения к небу. Этим фокусом в барочном вкусе вилла напоминает нам об эпохе, когда итальянские зодчие вели за собой всю европейскую архитектуру.

А что имел в виду Малапарте, оштукатурив стены вместо того, чтобы оставить их каменными, и выбрав не какой-либо иной оттенок красного, но именно тот, что характерен для внутренних стен вилл, раскопанных в Помпеях? Похоже, он бросил якорь своего дома (при взгляде сверху действительно напоминающего корабль, уткнувшийся носом в горный массив) в императорском Риме.

Возможна ли более яркая декларация приверженности муссолиниевскому культу величия, чем эта «лестница в бесконечность» и эти «помпеянские» стены? Как же понять намерение Малапарте построить «современный» дом и его обращение к «рационалисту» Либере? Какой смыл он вкладывал в слово «современный»? Ответ находим в написанной, скорее всего, им самим редакционной статье первого номера основанного им же в 1937 году журнала Prospettive: «Чтобы выразить революционный и имперский характер Фашистской Италии, было бы абсурдно и смехотворно возвращаться к археологическим реконструкциям, триумфальным колоннам и капителям и пышным мраморным гробницам. Железнодорожная станция, рынок, школа, больница, аэропорт или электростанция совершенно не похожи на греческий или римский памятник, храм или мавзолей, на триумфальную арку или амфитеатр. Архитектурный комплекс Сабаудии или Литтории, Каза дель Фашио в Комо и вокзал Санта Мариа Новелла во Флоренции выражают в высшей степени современный революционный и имперский характер фашистской Италии гораздо удачнее, чем, скажем, вокзал в Милане»493.

Сохранились две фотографии: одна 1934 года, другая – середины 50‐х. На обеих я вижу Малапарте, сидящего на краю каменной террасы спиной к морской бездне. На ранней фотографии он держит на поводке бультерьера, на поздней поддерживает вставшую на задние лапы таксу. На первой в объектив смотрит хозяин, на второй – собака, а хозяин потупился. Первый снимок сделан на острове Липари, куда Малапарте был сослан ненадолго, вероятно, из‐за конфликта с Итало Бальбо. Быть может, фотографировала писателя навещавшая его подруга – столь мягки были условия ссылки. Второй снимок – на крыше «красного дома», то есть тоже на острове, но двухстах пятидесяти километрах севернее Липари. Мне кажется, на этом снимке пожилой Малапарте вспоминает тот липарский эпизод. «Каждый день я взбирался на замок Эола и проводил там долгие часы, и все мои желания сосредоточивались на море. Небо необъятно, и можно видеть далекие берега Сицилии и Калабрии. Слишком много неба и слишком много моря для меня одного; и, увы, так мало земли!» – вспоминал Малапарте в очерке «На острове Липари»494. Я предполагаю, что терраса над морем – не только прием архитектурной риторики, но и автобиографический мотив.