Очерки поэтики и риторики архитектуры

Но действительно ли Джонсон в этом доме жил? Он выезжал туда из Нью-Йорка только на уикэнд, а ночевать уходил в Кирпичный дом, где его не беспокоило утреннее солнце, от которого укрыться в Стеклянном доме невозможно. Однако когда он принимал гостей, совместная с ними ночевка не нравилась ни им, ни ему, и в 1953 году Джонсон перестроил Кирпичный дом, создав в нем роскошную спальню со стройными колоннами и сводчатым потолком, со стенами, обитыми узорчатой мебельной тканью «фортуна» и шикарным ковром; в этом же доме появился читальный зал с книжными полками от пола до потолка. Позднее в преобразованном интерьере соседнего деревянного дома Грейнджеров, построенного в XVIII веке, Джонсон с присоединившимся к нему Дэвидом Уитни оборудовали гостиную. Вопреки фантазиям широкой публики и журналистов, Джонсон отнюдь не был «человеком в Стеклянном доме». Поначалу он принимал здесь клиентов, и вскоре Стеклянный дом превратился в один из самых изысканных светских салонов Америки, в котором Джонсон принимал таких людей, как Энди Уорхол, Ричард Мейер, Фрэнк Гери501.

В отличие от экспрессионистских архитектурных фантазий, к которым я отношу и прозрачные жилища в романе Замятина «Мы», Стеклянный дом – вовсе не дом. Дрекслер с полным правом назвал его павильоном (pavilion) – словом, которое вошло в английский язык – через старофранцузский – от латинского papilio («бабочка», «мотылек») и в XIII веке, когда это произошло, означало тент, напоминающий простертые крылья, а нынешнее свое значение – «открытое строение в парке, используемое для укрытия или развлечения», – приобрело в конце XVII века502. Этот павильон – причуда владельца в духе поэтики парков эпохи Просвещения. И другие постройки в поместье Джонсона – тоже причуды или, как он сам их называл, «глупости»503. В их сосуществовании с самого начала была видна игра: Стеклянный и Кирпичный дома – диалог совершенно прозрачного существа с наглухо замкнутым.

Читатель недоумевает: где же тогда у Джонсона «господский дом уединенный»? Господский дом Джонсона – весь его парк с четырнадцатью постройками. Понятие «дом», как теперь выражаются, «деконструирован». Части, из которых состоят обычные частные дома, разбросаны по парку. Не случайно Джонсон называл группы деревьев в нем «вестибюлями»504. Но – упорствует читатель – принимать клиентов и развлекаться в насквозь прозрачном ящике все-таки как-то неловко.

Попробуем вникнуть в условия визуальной доступности. Кратчайшее расстояние, с которого любопытный прохожий может видеть павильон Джонсона, – от невысокой сложенной из валунов ограды, тянущейся вдоль проезжей Понус-Ридж-роуд, – сто двадцать метров. Если не прибегать к биноклю (а разве проникать в чужой дом с помощью бинокля не было бы бóльшим бесстыдством, чем жить в витрине?), то что можно разглядеть с такой дистанции даже вечером, когда в павильоне зажжен свет? Разве что чьи-то силуэты. Днем же, из‐за блеска и отражений, и того не увидишь. Джонсон и его гости в павильоне – не реалити-шоу.

Смысл прозрачности павильона Джонсона раскрывается не извне, а изнутри этого сооружения. Выше я назвал медитативной архитектуру виллы Тугендхат. Джонсон в Нью-Кейнене взялся за эту тему, но развил ее по-своему.

Мис не стремился создать у Тугендхатов впечатление, будто они живут вне архитектуры. Грета и Фриц созерцали жизнь солнечного света на ониксовом экране, сад, панораму старого города, как созерцали оперную сцену старорежимные аристократы, абонировавшие семейную ложу в ярусном театре. За их спинами, за спиной их виллы жил своей обыденной жизнью заурядный городской район, и они существовали в напряженном поле между этой обыденностью и прекрасными картинами за стеклом из созданной Мисом «ложи», роскошь отделки и обстановки которой соответствовала статусу Тугендхатов. Таковы были условия их медитативного комфорта.