Очерки поэтики и риторики архитектуры

«…Поразили меня в голландских городах промытые – без новомодных фокусов, одним надежным раствором нашатыря – до отсутствия материальности стекла, сквозь которые видны были квартиры: насквозь. То есть ты шел вдоль канала с одной стороны, а с другой – вдоль чужих частных жизней, распахнутых к тебе. За большими окнами пристойно одетые люди заняты незатейливыми домашними делами, сквозь раскрытые двери комнаты виден коридор, угол кухни и дальше, за задним окном, – дворик. (…) За стеклом мелькают телеблики, спиной к улице сидят персонажи картин XVII века, так же читают, только газеты и пестрые журналы, а не толстые богослужебные книги. В этих домах – те самые окна, которые писал де Хох, которые сейчас занавесились в центре Амстердама, а в других странах таких никогда и не было», – писал Вайль530.

Прозрачность частных домов, поражающая приезжих в Харлеме, Лейдене, Дельфте и тех кварталах нынешнего Амстердама, которые сохранили старинный уклад, ныне воспринимается как исконная особенность голландского быта. Однако для современников Фингбоонса она, как и функциональное зонирование помещений, была внове. Эти черты стали обычными в Голландии лишь в течение тридцатилетия, последовавшего за строительством Белого дома. Впрочем, прозрачность особняка Пауфа – более воображаемая, нежели реальная, ибо пол бельэтажа поднят над землей выше человеческого роста для въезда в подвал и во избежание урона от наводнений. К входной двери поднимаются по лестнице.

Отворив дверь, вы оказываетесь в коридоре, ведущем в холл, расположенный в самом сердце дома – между световыми двориками. Длина коридора (около тринадцати метров) скрадывается благодаря его незаметному расширению. Узнаете прием Бернини и Борромини? Света от окна над входной дверью на весь коридор не хватало бы, если бы не поток света из холла, отделенного от двориков только стеклом. Холл 2,6 на 5,2 метра – перекресток домашней жизни: отсюда можно пройти в любую жилую комнату или на огромную (тридцать два квадратных метра) кухню, подняться по лестнице531, выйти в световой дворик (два на три метра) либо вернуться обратно.

Жилые комнаты бельэтажа имеют одинаковую ширину (4,8 метра) и площадь от тридцати до сорока квадратных метров. У них приятные пропорции. В каждой есть камин. Стены либо оставались белыми (как в доме Рембрандта) либо обивались тканью (бархатом, дамастом, парчой или брюггским атласом), либо рельефными (с высотой рельефа до двух-трех сантиметров) обоями из кожи532. Под ногами – керамическая плитка, выложенная шахматным узором и покрытая ярким ковром. Перекрытия ради облегчения веса здания – деревянные, с балками и лежнями либо обнаженными, либо подшитыми резными кессонами. Деревянный потолок придает помещению уют. Но комнату с окнами на Херенграхт хочется назвать залом – так торжественно выглядит она благодаря удвоенной высоте потолка. Огромные окна сохранили старинную конструкцию: наверху неподвижное остекление, внизу подъемные рамы. Подняв раму для проветривания, можно защититься от дождя или снега ставнями.

Из кухни выходим в светлый тамбур с окнами на юг, запад и север. Миновав дверь в уборную533, выходим на просторную террасу с балюстрадой. Ее размеры – 11 метров вдоль садового фасада и 6,4 метра в сторону цветника – достаточны для приема большой компании. Вместе с гостями можно любоваться огражденным стеной от соседских садов квадратным цветником (165 квадратных метров), имитирующим спиралевидные ветки и усики фантастических растений в обрамлении дорожки, обегающей цветник по периметру.

Белый дом стоит на участке, величина которого не сильно отличается от типового участка двенадцать на тридцать два метра (для владельцев средней руки) в вышедшем в Париже в 1623 году альбоме «Образцы домов для персон разного достатка» – первой в мире систематической попытки типового проектирования, предпринятой военным инженером Пьером лё Мюэ534. Тем разительнее различия в использовании земли. Характерны пропорции участков: ширина относится к длине в амстердамском варианте как 1:6, а в парижском как 1:2,5. Это само по себе – свидетельство ценности голландской земли, не говоря уж о том, что в амстердамском доме четыре этажа, тогда как в парижском не более трех. Голландский аристократический особняк не предполагает ни хозяйственного двора, ни конюшни. А ведь Михель Пауф был несравненно богаче парижского буржуа средней руки. Пауф позволяет себе роскошь в ином: на драгоценной столичной земле он отдает саду вместе с выходящей на него террасой 47% участка, тогда как лё Мюэ предлагает парижскому буржуа оставить незастроенными 39%, да и те поделить пополам между хозяйственным двором и садом. Получается, что доля участка, занятая садом, в голландском варианте в два с половиной раза больше, чем во французском. Очевидно, голландские бюргеры освободились от пережитков рыцарского быта раньше, нежели французские буржуа. Гордость француза – лошади, гордость голландца – цветы.

Особняк Тасселя