Очерки поэтики и риторики архитектуры

Оставив за Витгенштейном право быть философом без архитектуры и архитектором без философии559, мы с Леной, осматривая особняк на Кундмангассе, искали, собственно, архитектурные темы, характеризующие этот его этический и эстетический мир. Бросаются в глаза две темы: Что значит войти в дом? и Что такое проем в стене? Хотя философ и не оставил письменных свидетельств особой сосредоточенности на этих темах, нам показалось, что в их архитектурной разработке ему удалось приблизиться к «основам всех возможных зданий», постижение которых, по его словам, было ему интереснее архитектурной практики как таковой560. И в самом деле: что может быть важнее для дома как объекта эстетического суждения и для репутации семьи его владельцев, чем впечатления посетителей, приближающихся к дому, и характер помещений, которыми дом их встречает? Первостепенную роль в этих впечатлениях играет характер проемов – окон и дверей.

Не кубическая композиция здания, наводящая многих на пустую аналогию с почерком Лооса, а обрамленная глухой стеной земляная насыпь – вот в чем наиболее остро выразилось неприятие Витгенштейном всех известных ему способов архитектурной репрезентации социального и культурного статуса владелицы особняка. Кому бы ни принадлежала идея возвести особняк на насыпи, то есть вывернуть наизнанку традиционную схему квартала с периметральной застройкой, – Энгельману, Витгенштейну или его сестре, – эта идея дикостью своей не уступает идее Ле Корбюзье поднять на столбы виллу не в городе, а на лугу. Вход на насыпь был в подпорной стене по Кундмангассе. Отсюда начиналось восхождение в мир Гретль. Насыпь превращала всю окружающую застройку в тривиальное обрамление гигантской инсталляции: белое, без украшений, тело здания в зеленом, без клумб и статуй, саду. Чтобы войти в дом, надо было пройти садом к противоположному фасаду561. Созерцая в подвижных ракурсах ступени террас на белых параллелепипедах, посетители наполнялись ожиданием желанного события – встречи с Гретль.

А ведь могло бы получиться совсем другое – сад за решеткой. И нашлись бы в Венских мастерских Хоффмана мастера, которые сумели бы выковать такую решетку, которая приблизила бы облик особняка к поэтике респектабельного буржуазного жилища, гостеприимно обращенного к улице. Но каким презрением встретил бы Людвиг нашу фантазию! Мы думаем о благе города, тогда как характер инсталляции Витгенштейна – вызывающе антигородской, демонстративно отрицающий этикетные признаки буржуазного благоденствия.

Но вот перед нами стеклянная дверь слегка выдвинутого тамбура. Отворив ее, мы оказываемся в потоке света, текущего по оси входа от сияющего впереди, через вторые и третьи стеклянные двери, вестибюля, в который мы поднимаемся по десяти ступеням каменной лестницы между каменными же стенками562. Ширина тамбура – 2,5 метра, холла перед лестницей – 3,2 метра, вестибюля – 6,4 метра. В вестибюль, окаймляющий лестницу с трех сторон буквой «П», свет льется отовсюду: спереди – из коридора, ведущего на внутреннюю лестницу и к выходу на противоположную сторону дома, слева – от обширной террасы, отделенной от вестибюля только остеклением, справа – из широких (разумеется, в часы приема гостей распахнутых) дверей музыкального салона, сзади – из стеклянных дверей в гостиную-библиотеку и малую столовую. Поднимаясь по широким ступеням в стремительно расширяющемся интерьере, в нарастающей яркости света, невозможно не поддаться сублимирующему воздействию этой симметричной церемониальной композиции протяженностью в четырнадцать метров563. Риторическое вступление, начинавшееся на Кундмангассе, достигало апогея в момент выхода Маргарет Витгенштейн к гостям.

Насыщенность вестибюля прямыми линиями и углами, резкие перепады освещенности, контрасты белых опор и белого же потолка с грифельно лоснящимся камнем лестницы и пола, с тонкими серовато-зелеными линиями переплетов дверей и окон – всё это не позволяло переживать вход в особняк как в уютное частное жилище. Но кто сказал, что волнующее событие должно располагать к уюту? Всё напряжено, как характер и мышление самого Витгенштейна, перенять которые кому-то другому в качестве своего modus vivendi не представляется возможным. Этот вестибюль был серьезным испытанием способности посетителя «работать над собой»564, ибо здесь нет ничего общего с привычными входами в дома тогдашней Вены. И все-таки, несмотря на переживание своего буржуазного происхождения чуть ли не как наследственного греха, на страстное стремление к опрощению и на отвращение ко всяческой риторике, Витгенштейн нашел сильнодействующие архитектурные средства для утверждения элитарного престижа своей сестры. Это значило оставаться в большой культурной традиции, способной, по словам философа, «каждому указывать подобающее ему место»565, упадок которой он переживал глубоко. Витрувий одобрил бы его чувство декорума.