Очерки поэтики и риторики архитектуры

И еще одно этимологически выявленное свойство фасадов лежит на поверхности: благодаря латинскому facere понимаешь, что фасад – родич сценического представления. Витрувий это подтверждает. Проектирование здания выглядит у него как путь к формированию фасада: выбрав модуль, архитектор чертит на земле план здания («ихнография»), вычерчивает фасад («ортография») и создает иллюзорное изображение фасада, показывающее со всеми подробностями, как здание будет выглядеть в натуре. Витрувий называет это изображение «скенографией»293, тем самым предлагая самому читателю провести аналогию между восприятием архитектурного проекта и театрального зрелища. По-видимому, во времена Витрувия здания не изображали ни в бифокальной перспективе, ни аксонометрически. Он описывает «ортографию» и «скенографию» так, «будто не объемные формы прилаживаются друг к другу, а их плоскостные изображения нанизываются» на плоскость чертежа, имитирующую вертикальную плоскость, на которой мы видим здание294. Если фасад сочиняется как более или менее плоская картина, то улица – это коридор под открытым небом, стены которого составлены из картин-фасадов, а угол здания на перекрестке получается не как часть его объемного тела, а как стык двух таких картин.

Фасад надет на здание, как одежда на тело. В глазах прохожих хорошее здание – хорошо одетое здание. Таков уличный архитектурный этикет. Витрувий поставил бы на место слова «этикет» слово «декорум», в переводе на русский означающее «благопристойность». Замечая местами торцевые стены или брандмауэры, то есть фрагменты голых тел зданий, прохожие не видят в этом ничего непристойного, ибо, в отличие от тела человеческого, обнажение тела постройки никого не прельщает и не смущает.

Здание благодаря фасаду не просто является вместилищем какой-то функции, но и само по себе играет некую роль, поскольку снова и снова возникает в поле зрения, в сознании, в памяти множества людей, которым его функция, может быть, и не нужна. Когда здание свободно от нашей практической в нем заинтересованности, оно принимает ту роль, которую мы – в постоянном ли опыте или в сиюминутной ситуации – ему приписываем. Какова будет эта роль, зависит от характера фасада и нашего воображения. Подобно спектаклю, который мы обсуждаем, выходя из театра, фасад здания присутствует во впечатлениях и мнениях, которыми мы обмениваемся, и благодаря этому объединяет нас общими симпатиями и антипатиями или, наоборот, отмежевывает от тех, с кем мы не согласны. Иными словами, фасад участвует в формировании общественных отношений. Постараемся же не забывать об изначальном смысле слова «фасад», которое вырывает здание из тисков необходимого и достаточного.

То, что фасад храма как его «маска» или «одежда» был изобретен в архитектуре огромной империи, обеспечило этому изобретению широчайшее территориальное распространение. Поскольку в языческом и христианском культовом зодчестве, а с XIV века и в европейской светской архитектуре прятать тело здания под пластической «маской» или «одеждой» стало нормой, мы должны рассматривать любой тип оформления внешнего облика зданий либо как вариант этой нормы, либо как отклонение от нее, но полное ее забвение представляется мне невозможным.

Совершенно прав Евгений Асс (или кто-то из его единомышленников?), утверждая, что «здания могут со временем приспосабливаться к новым видам использования, их программа может быть изменчивой, но именно физическое присутствие и фасады этих зданий лежат в основе образа города» и что ответственное осознание этого обстоятельства в наше время ослаблено: «Теперь устройство ограждающей конструкции возникает по остаточному принципу и мотивировано необходимостью благообразно соблюсти технические особенности „теплого контура“ (наружных стен)»295.

Палаццо Медичи

«Жизненно-необходимое, лишившись убранства и блеска украшений, станет чем-то безвкусным и пресным. Без сомнения, взирая на небо и на чудесные дела богов, мы более дивимся богам потому, что видим красоту этих дел, нежели потому, что чувствуем их пользу. (…) Обеспечить необходимое – просто и нетрудно, но где постройка лишена изящества, одни лишь удобства не доставят радости. (…) Ибо кто не согласится, что среди украшенных стен жить удобнее, чем среди стен неотделанных?» – читаем у Альберти296.

Когда он писал эти строки, во Флоренции на виа Ларга перестраивали по проекту Микелоццо дом Козимо Медичи, неофициального правителя республики. Пауль Франкль назовет это здание первым дворцом Возрождения, явившимся «основой дальнейшего, в высшей степени последовательного, развития»297.