Очерки поэтики и риторики архитектуры

Ныне посетители Палаццо Барберини идут по бывшей страда Феличе вдоль пышной решетки. Она не входила в замыслы создателей дворца. В XVIII веке здание было отгорожено от этой улицы глухой стеной, за которой скрывался сад. Заглянуть туда можно было только случайно и мельком, когда открывались ворота под аркой перенесенного сюда въезда. Появившиеся в 1865–1867 годах решетка и площадь с фонтаном перед входом в Палаццо превратили уютный сад в публичную переднюю дворца – курдонер. Парадный двор под стать нынешней музейной функции Палаццо322, но чужд его изначальному характеру, в котором умение поразить посетителя уравновешивалось аристократической сдержанностью внешнего облика здания. И в этом отношении Палаццо Барберини тоже было ближе к вилле, нежели к дворцу: «Фронт и задняя сторона виллы очень характерно противоречат друг другу: с фронта – отпугивающая сдержанность; позади же, где люди „дома“, „у себя“, – безудержно развертывающаяся роскошь»323.

Версальский дворец

Франция так быстро перешла от феодального строя к абсолютизму, что, в отличие от Италии, в ней ни в эпоху Ренессанса, ни в эпоху барокко не зародилась культура виллы. Ведь владельцем виллы может стать только относительно независимый, богатый, уверенный в своей безопасности частный человек. Таких людей во Франции не было. Вернее, один нашелся, но мы знаем, чем он кончил: этот человек, Николя Фуке, умер в Пинерольской тюрьме, проведя в заключении девятнадцать лет. Хотя Фуке и окружил свой Во-ле-Виконт рвом, наполненным водой, это было, скорее, стилизацией под славную старину, тогда как истинной мечтой суперинтенданта финансов была возможность хотя бы иногда удаляться от государственных дел, превращаясь всего лишь во владельца усадьбы. Но, вздумав подражать итальянским аристократам, он не учел, что Франция – это не Италия. При Людовике XIV только Его Величество как единственное частное лицо во всем королевстве мог позволить себе (да и то лишь до известного поворота в своей личной жизни) жить в своей резиденции привольно, как на вилле. Описывая историю краха Фуке, усматривают в реакции короля на праздник в Во-ле-Виконт (на который Фуке неосмотрительно его пригласил, после чего был посажен в тюрьму) возмущение казнокрадством Фуке, или его желание овладеть богатством Фуке, или зависть к красоте, созданной для Фуке усилиями трех «Л», которых Людовик пожелал иметь при себе, – Лево, Ленотра, Лебрена. Возможно, все эти мотивы вместе заставили его поступить так жестоко, но я подозреваю еще один мотив, который стоил всех остальных: Людовик XIV не допускал и мысли о том, чтобы сколь угодно высокопоставленный подданный демонстрировал право на частную жизнь.

Людовик начал превращать в виллу Версаль не ранее, чем увидел у Фуке первый на французской земле и притом первоклассный образец этого итальянского изобретения. Дворцом эта королевская резиденция стала далеко не сразу.

С высоты птичьего полета видно, что в завершенном виде Версаль был многим обязан Риму. Три авеню нацелены на центр Королевского двора, как римский трезубец – на обелиск Фламинио, на этот окаменевший солнечный луч, высящийся на пьяцца дель Пополо. Роль разделяющих версальское трехлучие корпусов, о назначении которых (придворные конюшни) говорит подковоподобие их планов, аналогична роли церквей между виа дель Бабуино, виа дель Корсо и виа ди Рипетта. Королевский двор охвачен флигелями наподобие трапециевидной Piazza Retta у подножия собора Св. Петра. Тем самым приподнятый на несколько ступеней Мраморный двор Версаля сравним с папертью базилики Сан Пьетро. Если бы вам не было известно заранее, что Версальский дворец, как Палаццо Барберини, скрывает от публики приватное владение, то, оказавшись в высокомерно-снисходительных объятиях флигелей, вы вряд ли догадались бы, что за дворцом простираются необъятные парки324, спланированные столь же строго, как сад Барберини. Версальская ось, нацеленная на точку захода солнца в майские и июльские дни, – реплика Людовика XIV на солярную символику Урбана VIII, которая в свое время навела Карло Мадерна на мысль связать пункт равноденственного восхода солнца с Палаццо Барберини, обелиском «Свидетельство» и главным нефом собора Св. Петра. Версальский Большой канал затеян в подражание пьяцца Навона с ее навмахиями, учрежденными Иннокентием Х. В многочисленных версальских аллюзиях на великолепие папского Рима видна не только претензия короля-солнца на роль могущественнейшего государя христианского мира, но и его стремление поднять светский авторитет монарха выше духовного авторитета папы325.

Но самую характерную черту Версальского дворца, которой он обязан римским палаццо, – горизонталь его небесной линии, – сверху не увидишь и не оценишь. Надо вернуться на землю, чтобы понять, что Версаль – это анти-Шамбор.