Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2

Олег Юнь, принимавший участие в разработке плана реформирования МПО в Сумах, со ссылкой на дирекцию утверждает, что за 1985–1986 годы объем производства предприятия вырос на 14 %, а прибыльность — на 33 %[929]. Предприятию начали оставлять 40 % валютной выручки, а его директор стал заместителем министра[930]. Очевидно, что и то и другое могло быть достигнуто различными путями (тем более при столь пристальном внимании высокопоставленных московских чиновников), но экономический эффект, полученный этими предприятиями, стал символом успеха андроповского экономического эксперимента и лег в основу будущей экономической либерализации, поскольку результаты устроили Николая Рыжкова[931].

По мнению одного из организаторов эксперимента от аппарата Совета министров Игоря Простякова (о нем мы чуть подробнее поговорим в следующем параграфе), главной ошибкой всего эксперимента было то, что участвующим в нем предприятиям выделялись финансовые средства из бюджета (в том числе на выплату зарплат) даже в том случае, если они несли убытки[932]. То есть эксперимент не должен был закончиться неудачей. Разумеется, в такой ситуации организаторы и в первую очередь Горбачев вообще не думали о сбалансированности бюджета при маштабировании эксперимента на всю экономику страны[933].

Простяков, по его словам, пытался обратить внимание членов сформированной в начале 1984 года Комиссии Политбюро по совершенствованию управления народным хозяйством (о ней в следующем разделе) на то, что из-за подобного кредитования эксперимент вел к противоположным своим задачам результатам: вместо оздоровления финансов — к дополнительным расходам. Его записка Николаю Тихонову рассматривалась на заседании Комиссии, и Рыжков признал свою ошибку, однако заявил, что изменения в условиях эксперимента должны наступить несколько позже, при начале второго этапа, с 1 января 1985 года. Однако затем об этом забыли и убыточная стратегия с предприятий пяти министерств распространилась на предприятия уже 21 министерства. Никаких изменений в стратегию не было внесено ни на этом, ни на следующем этапе[934].

Упомянутые эксперименты были самой заметной, но только частью широкого поля экономических экспериментов, охвативших в 1983–1985 годах страну. В Ленинграде проводился еще один эксперимент — на группе ключевых машиностроительных и оборонных заводов[935]. В его рамках апробировалась модель, предусмотренная постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР от 18 августа 1983 года «О мерах по ускорению научно-технического прогресса в народном хозяйстве». По ней разработчикам новой техники и технологий (как «руководящим», так и «инженерно-техническим работникам») можно было увеличивать зарплаты и премии из общего фонда зарплаты за счет его экономии. Проще говоря, по этому постановлению предприятия могли вычищать из конструкторских бюро ненужных людей, а их зарплаты (полностью или частично) передавать тем, кто реально делает что-то новое. С 1985 года стало возможно таким разработчикам выплачивать единовременную премию в размере от 3 до 40 тыс. рублей. Одновременно Госкомцен получил право увеличивать расценки на новую высокоэффективную продукцию на 30 % и на столько же снижать, если она была предназначена к снятию с производства[936].

2 февраля 1984 года, за несколько дней до смерти Андропова, Политбюро приняло решение провести в системе Министерства бытового обслуживания населения РСФСР еще один эксперимент «по расширению хозяйственной самостоятельности и усилению заинтересованности объединений и предприятий бытового обслуживания в более полном удовлетворении потребностей населения в услугах»[937].

Другой путь экспериментирования виделся Андропову и его команде через обращение к потенциалу «трудового коллектива». И здесь проходила незримая граница между экспериментами по мобилизации трудящихся за счет лозунгов и внеэкономического принуждения и поиском форм, когда, тратя на работников все те же средства, устроители хотели как-то реструктурировать их работу, чтобы получать от них хотя бы запланированное и вовремя.

«Социалистическое соревнование», «встречный план», «ленинский зачет», «трудовая вахта» к очередной памятной дате или грядущему съезду партии, «ленинский субботник» были значимыми реалиями социальной и публичной жизни — и принуждением к бесплатному интенсивному труду. Всем работающим людям в той или иной форме приходилось в них участвовать, а всем остальным жителям страны — ежедневно слушать об их результатах по радио, смотреть по телевизору, читать в газетах. В архивах отложились тысячи дел об их организации и отчеты по их проведению, однако в стенограммах совещаний экономистов или в мемуарах руководителей советской экономики они вообще отсутствуют как экономически значимое явление, которое нуждается в каком-либо обсуждении.