Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2

Представления о модели будущей экономики у руководства все еще не выходили за рамки плановой системы, действующей на основе государственной собственности. На этом этапе даже не упоминался переход к рыночным отношениям и вообще понятие рыночного хозяйства. Смею утверждать, что ведущие и безусловно прогрессивные ученые-экономисты (Аганбегян, Абалкин, Анчишкин, Попов и др.) не были готовы в то время всерьез обсуждать вопрос о переходе к рыночному хозяйству на основе признания частной собственности со свободными ценами, без централизованного планирования. Во всяком случае, даже в доверительных беседах такие проблемы не обсуждались[1303].

Чтобы вписать «рынок» в «план», надо было много знать не только о «плане» и государственной системе нормативно-правового регулирования, но и о «рынке», а такие знания были только у немногочисленной группы руководителей советских зарубежных банков и части чиновников внешнеэкономических ведомств. Однако их голос в разработке планов реформ внутри советской экономики в 1980-е не учитывался.

Можин с печалью констатирует, что даже в 1989–1990 годах

теоретическими знаниями рыночной системы обладали лишь совсем молодые люди, к тому времени не входившие в ближайшее окружение руководства[1304].

Как мы выяснили в части 5, это было не совсем так — еще в 1983–1984 годах достаточно радикальные и образованные «рыночники» (включая Егора Гайдара и некоторых членов его будущего правительства) привлекались к планированию реформ. Однако советы специалистов оказались не нужны «политическим тяжеловесам», которые реализовывали прежде всего свои идеи, а помощников подбирали из тех, кто эти идеи был готов проводить в жизнь.

При этом не так важно было, какими знаниями они обладали. Гостев (как глава Минфина) реальным финансистом не был, но сделал свою карьеру в сфере оценки труда и заработной платы. Сменивший его Павлов был финансистом грамотным и прорыночным. Но их компетенции в экономических и финансовых вопросах не были востребованы потому, что руководивший ими Рыжков оказался «слабым звеном», не обладающим ни соответствующими посту знаниями, ни решительностью, ожидаемой от бывшего директора крупного предприятия. По характеристике Гостева,

Рыжков обладал болезненным самолюбием, свои идеи считал выше всех, вместо принятия решений, большего доверия министрам много времени уделял редактированию бумаг[1305].

В результате масштабные реформы, многие из которых противоречили друг другу, пошли «пакетом», разнося ранее существовавшую экономику вдребезги. Когда к концу 1988 года стало очевидно, что под всей политической верхушкой закачались кресла, поскольку в магазинах окончательно пропала еда, а иностранные кредиты не способны закрыть дыру в опустевшем бюджете, Горбачев и его ближайший круг решили исправлять положение полумерами. Были сокращены (как упоминалось выше) объемы военного производства и военных расходов (на 19,2 % и 14,2 % соответственно в течение двух лет; январь 1989 года), ограничены лимиты государственных капиталовложений на относительно небольшие суммы (7,5 млрд рублей; 15 марта 1989 года). Однако в 1989 году это уже было слишком мало и поздно. Вину за нарастание госдолга и пустой бюджет Горбачев в своем выступлении на Съезде народных депутатов СССР 30 мая 1989 года возложил на Министерство финансов СССР во главе с Борисом Гостевым[1306].

Не изменили ситуацию и более поздние попытки нового экономического блока правительства, пришедшего к рычагам экономического администрирования 17 июля 1989 года. В новом составе правительства, утвержденном в этот день решением Верховного Совета СССР, состоялось выдвижение Леонида Абалкина на пост заместителя председателя Совета министров по макроэкономическим вопросам, Степана Ситаряна — на пост заместителя председателя Совета министров по внешнеэкономическим вопросам, а Валентина Павлова — на пост министра финансов.