К этому же времени должны были быть готовы предложения по строительству новых производств с иностранными партнерами (например, на правах концессий), направленных прежде всего на внутренний потребительский рынок. Это могли быть эффективно ликвидирующие денежный навес над экономикой автомобильные производства, заводы тяжелой дорожной техники и малой сельской механизации, потребительской радиоэлектроники, гостиничного хозяйства, производства строительных материалов и бумаги, пищевой продукции, металлургии, нефтехимии с высоким уровнем переработки, транспорта. Эти производства надо было размещать прежде всего в тех городах, где заметно сократилось производство оборонной продукции или ликвидировано «градообразующее предприятие». Пришлось бы начать существенное сокращение в легкой промышленности (где ощущалась острая и усиливающаяся нехватка кадров) либо перенос ее производства в трудоизбыточные регионы (Центральная Азия, республики Северного Кавказа), а также процесс обмена отечественного сырья (хлопка, кож) на дешевую китайскую, индийскую и вьетнамскую готовую продукцию. Очевидно, что пришлось бы закрывать значительное количество нерентабельных предприятий угледобычи, а также устаревшие и сильно дотационные производства, особенно в регионах со сложными природно-климатическими условиями.
В стране могла быть существенно усилена охрана предприятий, особенно производящих потребительские товары, и усилена ответственность за хищения. Это могло бы произойти за счет резкого повышения оплаты охранников, замены традиционных «бабушек» из вневедомственной охраны на демобилизованных военных, увольнения за хищения и привлечения к установленной законом уголовной ответственности, что, собственно, и произошло в 1990-е годы.
Все предложенные выше меры в краткосрочной перспективе означали бы не рост ВВП, но его сокращение, поскольку предприятия ВПК и нужды Министерства обороны составляли слишком большую долю в экономике. Да и колхозно-совхозное производство и производство некоторых безнадежных с точки зрения рентабельности отраслей сократились бы значительно. Это означало бы общее снижение экономической активности и резкий рост безработицы, особенно в моногородах и многочисленных гарнизонных городках. Однако даже в краткосрочной перспективе (3–4 года) можно было ожидать, что меры по поддержке частной инициативы и продажа сэкономленных сырьевых ресурсов на внутреннем и внешнем рынке стимулировали бы рост в других секторах: строительстве, производстве товаров народного потребления, торговле, сфере услуг, частном секторе сельского хозяйства, — а также стабилизацию бюджета и сокращение денежного навеса, не обеспеченного товарами, над советской экономикой.
И уже на основе всего сделанного, лет через семь после начала реформ, можно было бы начинать следующий этап — открытие предприятий с иностранным участием, возможную приватизацию некоторых производств с целью получения иностранных партнеров и технологий для их производства, развитие концессий в тех областях добычи сырья, где это выгодно для бюджета, либерализацию обмена рублей на иностранную валюту, либерализацию торговли отдельными видами сельскохозяйственной продукции, в том числе свободную продажу ее отдельными крупными производителями, выделение земель для развития масштабного фермерского хозяйства или частных заготовок и переработки лесных ресурсов и другие инициативы такого плана.
Все сказанное в этом параграфе не означает, что СССР быстро добился бы существенного экономического роста, наполнил прилавки, тем более качественными товарами, а также модернизировал свою промышленность, как это сделали «азиатские тигры» или Китай. Для таких успехов у него прежде всего не было избыточного аграрного населения, готового за копейки работать на фабриках по 10–12 часов в день.
В мечтах реформаторы видели население СССР обеспеченным на уровне социалистической Венгрии, развитие экономических отношений предполагали вывести на уровень Югославии, сферу услуг хотели сделать как в Чехословакии, и только уровень и количество вооружений в этой перспективе должны были быть лучшими в мире.