Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков

Тянули морозовские «подданные» назначенное им тягло, платили большой оброк, посылали обозы, выполняли многочисленные повинности, но подчас не выдерживали и посылали умоляющие прошения боярину.

Лысковские крестьяне в 1653 году «били челом» своему владыке: «Умилосердись, государь Борис Иванович! От твоего государева оброку большого прибавочного и изделья мы, сироты твои, оскудели и одолжили великими долгами, ныне нам твоего оброку платить невозможно, многие из нас, сирот, скитаются по миру…».

Мурашкинцы от себя писали: «…и нам, сиротам, твоего оброку платить нечем… Вели боярскую пощаду учинить на своем боярском оброке, чтоб нам в конец не погибнуть…».

Редко, очень редко боярин в ответ на такие просьбы сбавлял оброк. Большей частью на челобитных помечал: «На ком можно ныне взять, на тех имать, а на ком взять нечего, им дать сроку до зимнего пути». И тогда Поздей Внуков, Леонтий Гроза и прочая приказчичья свора должны были собирать оброк сполна «безо всякого переводу неоплошно…».

Приказчиков своих Морозов держал в строгой руке и нередко в письмах распекал за малое усердие или недостаточно тонкое выполнение щекотливых поручений.

Горе было тому крестьянину, который вздумал бы не повиноваться приказчику или, что еще хуже, отзываться непочтительно о самом боярине. В лучшем случае его ждали колодки и «железа» в погребе вотчинной конторы. А если приказчик отпишет хозяину, то «провинившийся» получит типичное морозовское наказание. Гнев помещика-изверга был тогда безграничен.

«1650 года, сентября 17. Грамота от Бориса Ивановича в нижегородскую мою вотчину в село Мурашкино, человеку моему Поздею Внукову. В прошлом во 158 году августа в 16 день писал ты мне, что села Мурашкина бобыль Миронко Иванов говорил-де на кабаке против меня невежливое бранное слово; и ты те изветные слова велел записать и прислал ко мне в отписке своей за руками, — та скаска передо мною чтена. И тебе б тово вора Миронку бить кнутом без пощады, чтоб иным воровать и незбытных слов говорить было неповадно; и, бив ево, Миронку, кинуть в тюрьму, и, держав его в тюрьме небольшое время, как кожа подживет, и, выняв, велеть в друго рядь бить кнутом же без пощады…».

Лишь смерть Морозова принесла облегчение людям.

Московские власти ежегодно присылали местным воеводам окладные списки, указуя, сколько и что именно следует собрать с населения деньгами или натурой. Пополняя государеву казну, не приходилось сидеть сложа руки ни горожанам, «тянувшим тягло», ни сельским жителям, «положенным в соху» или разделенным на «выти».

«Поместные» крестьяне знали только своего владельца; казенные и дворцовые волости, жители нерусской национальности имели дело с государевыми сборщиками — «совестными людьми» и «целовальниками».

Много труда затрачивал уездный житель, чтобы не попасть в «доимку» и связанный с ней воеводский правеж.

Черносошцы занимались хлебопашеством на выжженных от леса участках. В лесных деревнях, среди которых наряду с русскими было немало мордовских и татарских, жителям приходилось искать другие способы прокормления и уплаты податей. Главными занятиями лесных жителей были пчеловодство и охота.

По рассказам иностранцев, Московия XVI и XVII столетий изобиловала медом.

Англичанин Дженкинсон,[26] бывший посланником при дворе Ивана IV, объехавший четыре раза страну, побывавший на Оке и Волге, уверяет, что в виденных им лесах пчелы пользуются каждым дуплом, чтобы отложить соты. Он сообщает легендарный рассказ, как некий крестьянин, опустившись в дупло огромного дерева, увяз в меду по самую шею. Бедняга оставался в таком положении два дня, питаясь только медом, пока наконец не избавил его от неминуемой смерти медведь, спустившийся задними лапами в то же дупло. Крестьянин ухватился за него руками и закричал во все горло так, что испуганный медведь выскочил из дупла и вынес крестьянина вместе с собою.

Я. Рейтенфельс (1672–1673)[27] свидетельствует: «В Нижегородской области, особенно у мордвы в лесах, мед обильно сочится из утроб сосен, а медведи, привлекаемые сладостью, лезут для добычи вкусной еды на дерево, невзирая на укусы пчел и страх перед человеком».

Обилие меда вызвало в Нижегородском крае широкое развитие местного бортничества.[28]

Государство отводило в лесах участки — «бортные ухожаи», которые передавало бортникам-пчеловодам в оброчное содержание. Съемщики обязаны были ежегодно платить по 1 пуду меда в срок на Семенов день (1 сентября), пчел разводить вновь и заботиться о новоделье, на перевод не пустошить пчел, в чужие бортные участки не ходить, лесу дельного (т. е. строевого) не ронять, сторонних людей в лес не пускать. Договор заключался письменный, при свидетелях; в случае гибели в лесу бортных деревьев с бортников взималась большая пеня.

Получив участок, бортник придумывал, для отличия его от всех других, особое клеймо — «знамя», попросту делал затесы на дереве.