Очерки жизни в Киеве в 1919-20 гг.

После объяснений Агеева был объявлен двадцатиминутный перерыв и суд в полном составе удалился. Обвиняемого также увели. Вид у него в достаточной степени жалкий и, хотя преступлений за ним было много, смотреть на него было все же тяжело. Мой спутник, который встречал его раньше изящным красавцем во флотской форме, говорил, что он неузнаваем. В публике с нетерпением ждали свидетельских показаний. Ожидалось много разоблачений, и говорили, что свидетели окончательно погубят Агеева. Особенно интересовало всех показание председателя Чрезвычайной Следственной комиссии тов. Павлова. В зале передавали друг другу фразу, будто бы принадлежавшую Агееву. Когда Павлов, удивлявшийся его тратам, спросил его: «да где же ты деньги берешь?» Агеев ответил ему: «там же, где и ты». Между прочим, в первой части процесса, председатель спросил Агеева, правда ли, что он хвастал, что на «ты» с Павловым. Агеев в ту минуту, как раз настроенный комбативно, отвечал: «на «ты» я с ним не был, а если бы и был, то не вижу, чем тут хвастать».

Перерыв закончился, и после громогласно провозглашённого комендантом: «суд идет, прошу встать», заседание возобновилось. Начался допрос свидетелей.

«Пригласить свидетеля товарища Павлова», сказал Иванов. Председатель Чрезвычайной комиссии, как человек очень занятой, допрашивался первым.

В зале водворилось особое жуткое молчание.

Тихой, спокойной походкой, с палкой в руках, если не ошибаюсь, шляпой на голове, Павлов подошёл к столу. Все, не отрывая глаз, смотрели на него. Страшно было подумать, как всецело все мы, — и публика, и подсудимый, и даже судьи, сидящие за красным столом, находились во власти этого человека.

Небольшого роста, тонкий, изящный, с, пожалуй, даже красивым лицом; а между тем, в его манере стоять, опершись на палку, в его тихом, мерном голосе, в его уверенных редких жестах, было что-то невообразимо отталкивающее.

«Скажите, пожалуйста, товарищ», — особенно мягко обратился к нему председатель, — «знаком ли вам подсудимый?»

«Да, я знаю его», — тихо, не глядя на Агеева, отвечал Павлов. — «Это бывший комиссар XII Армии Агеев.

«Приходилось вам с ним встречаться?»

«Да, он приходил ко мне по делу и один раз даже оставался пить чай у меня. К тому же мне приходилось встречаться с ним в кабинете комиссии, при допросах обвиняемых».

«Какое впечатление он производил на вас?»

«Я всегда считал Агеева нравственно нечистоплотным человеком». Я не могу вспомнить точно и в их последовательности все ответы Павлова, но помню хорошо, что эту фразу он произнёс своим спокойным голосом, не глядя на подсудимого, не менее 3-х раз. Жутко звучал в устах председателя Ч.К. аттестат о нравственной нечистоплотности, и жутко было представить себе, что на следующий день в подвале на Екатерининской улице будет сидеть, ожидая своей очереди быть расстрелянным, Агеев.

«Простите, пожалуйста, товарищ Павлов, вот вы сказали, что встречались с Агеевым у себя в кабинете. Так вот, нам хотелось бы знать, практикуется ли это теперь вообще, что лицо, не имеющее отношения к комиссии, даже, если занимает такой ответственный пост, какой занимал Агеев, присутствует при допросах».

«Такие приемы практиковались всегда; они называются очной ставкой».

«Благодарю вас, товарищ, теперь мне ясно, значит Агеев присутствовал в комиссии только при его очных ставках. Но не обнаруживал ли он вообще, частным образом в беседах с вами особого интереса к некоторым делам?»

«Да, он очень интересовался делом банкиров».

«Вы, может быть, вспомните, тов. Павлов, не удивлял ли вас исключительный интерес Агеева к этому делу?»

«Очень удивлял».

«Товарищ Павлов, вспомните», — умоляющим голосом заговорил, вставая со своего места Агеев, — «не говорил ли я вам, что вообще хочу поступить на службу в Чр. Комиссию».

«Говорили».

«Не объяснил ли я этого жаждой мщенья за расстрелянную жену?»

«Причин ваших я не помню».